Общие замечания

Первое, что надо сказать о книге, она интересна. Огромное количество обществоведческих аспектов, затронутых в книге, так или иначе, обогащает новой информацией, заставляет ревизовать и упорядочить сложившиеся представления. В книге предпринята попытка, показать гуманизм не как доктрину, а как объективное явление. Эта традиция восходит к Марксу, но до сих пор имеет очень слабое развитие. Поэтому надо приветствовать любую книгу, развивающую эту традицию (другое дело, насколько это удалось автору). Безусловным достоинством книги Гиви Васильевича (далее для краткости ГВ) является четкость и откровенность, с которой прописаны положения концепции гуманизма, которую я называю индивидуал-гуманизмом. Эта концепция утверждает приоритет личности перед обществом. При изучении этой концепции неизбежно возникает вопрос: почему одна личность -- это хорошо, а много личностей, образующих общество, -- это плохо? Книга ГВ разъясняет эту позицию индивидуал-гуманизма: "Члены сообщества, обладающие ярко выраженной индивидуальностью, утверждают себя над себе подобными обладателями обычных психо-интеллектуальных данных" (с.228) Или еще лучше: "Отчего так страстно "рвался в социализм" охотник собиратель... с ярко выраженными индивидуалистическими наклонностями? Оттого, что нищая коммунистическая община не давала ему возможности утолить свои рефлексы, свою жажду власти. Он отыгрался сполна за все предыдущие ожидания, когда демографическая и экологическая ситуация предоставили ему шанс порушить былое равновесие и попрать общину ногой" (с. 232-233). Если отбросить густо-туманную абстрактность и то, что потребности названы рефлексами, не трудно увидеть любование ярким индивидуализмом и презрение к общине. Согласитесь, если книга раскрывает сущность некоторой концепции, это ее несомненное достоинство. Для критического анализа выделим три направления:

1. методология;
2. обществоведческие концепции;
3. понимание феномена гуманизма.

I. Идеалистический ренессанс.

ГВ бросает вызов Марксу и вообще материалистам, и берется доказать, что сознание определяет бытие. Решительно отвергая "материалистическое понимание истории", ГВ пишет: "Как показывает опыт (чей? -- СП), этот путь роковым образом вынуждает исследователя совершать одну и ту же методологическую ошибку -- оставлять вне поля зрения важнейший субъект истории -- человека. Понять материалистов можно (спасибо за снисхождение -- СП). Ибо, провозгласив -- "человек", мы должны дать пояснение, какое содержание вкладываем в это понятие (куда уж нам! - СП)" (с.226). Далее не боящийся трудностей идеалист ГВ дает соответствующее "пояснение" о человеке: "Так что же связывать с понятием человека? Я полагаю -- его сознание, разум. Ибо оно, в первую очередь определяет его бытие. Первый "этаж" бытия (физиологические основания или основные потребности) обезьяны и человека в своих существенных чертах совершенно одинаков" (там же). Не будем придираться к мелочам вроде той, что потребности приписываются не человеку, а бытию (таких мелочей в книге множество). Рассмотрим одни и те же методологические ошибки, совершаемые идеалистами.

1. Идеалисты не понимают сущность общественной природы человека.. Это проявляется в том, что они, во-первых, имеют весьма превратное представление о структуре человеческой личности; во-вторых, они не в состоянии провести разграничительную линию между человеком и животными. Сводить сущность человека к его сознанию, значит, видеть только вершину айсберга, упуская из виду остальную потребностно-способностную сферу. Идеалисты ничего знать не знают о ведущих потребностях-способностях человека. Вернее, они слышали о них, но, как видим, даже не включают в структуру человека. Они не желают понимать их роли в жизни людей. Тем самым они отрезают себе путь к пониманию движущих сил человеческой деятельности а, значит, и движущих сил исторического процесса. Главное отличие человека от животных состоит как раз в потребностях, имеющих сугубо общественную природу и свойственных только человеку. К ним относятся потребность заниматься любимым делом (хочу быть охотником и больше никем); потребность в справедливом устройстве общества ("не могу молчать!"); потребность в славе, в общении, в высоком социальном статусе, в уважении, в самоуважении, в познании истины, в наслаждении искусством и др. (удивительно, что из всего богатства ведущих потребностей ГВ приписывает охотнику-собирателю "с ярко выраженными индивидуалистическими наклонностями" одну единственную потребность - жажду власти). Сознание -- одна из важнейших потребностей-способностей человека, но она возникла на самых последних стадиях эволюции, после длительной эпохи подсознательного отражения мира. Сводить человека к одной только способности сознания (упуская из виду и потребностный аспект сознания, и все прочие ведущие потребности), значит, иметь дело не с живым человеком, а с его моделью-роботом. Непонимание качественного различия между человеком и животным, обществом и стадом проистекает из непонимания содержания важнейшего научного понятия "революция". ГВ полагает, что революция -- это "относительно быстрая фаза эволюции" (с.18), тогда как революция -- это возникновение (не обязательно быстрое!) качественно новой системы движений. Великая русская революция -- это не "быстрая фаза" эволюции царизма, а его крушение и возникновение качественно новой системы Человечество вырастало из животного мира в течение очень длительного периода времени, но это было рождение качественно новой системы. Идеалисты видят, что физиология животных и человека имеет много общего, и на этом основании любят кокетничать признанием своего "родства" с животными ("дело в том, уважаемый читатель, что под социальностью в животном мире, частью которого являемся и мы с Вами..." с.32). Увы, они не понимают, что сравнивать человека и животных надо не по физиологии, а по потребностно-спосбностной сфере, каковая для идеалистов -- terra incognita.

2. Идеалисты критикуют материализм при весьма поверхностном знании этого учения. Это проявляется, условно говоря, в двух моментах:

а) Слабое знание марксизма и предубежденное отношение к нему. Чтобы показать уровень постижения марксизма ГВ, приведем лишь две цитаты. "Как известно, краеугольные камни учения Маркса составляют эволюционная теория Дарвина и идеалистическая диалектика Гегеля" (с.10). Как известно, Ленин выделял три источника и три составные части марксизма, в число которых входят кроме диалектики Гегеля классическая политэкономия и утопический социализм. ГВ в праве не соглашаться с Лениным и добавить еще и дарвинизм, но изымать из числа краеугольных камней марксизма политэкономию невозможно, поскольку учение Маркса по преимуществу экономическое. Как видим, ГВ рассуждает о марксизме с небрежностью, недопустимой для ученого. Еще удивительнее следующее: "Поразительно, но из всего гигантского наследия дарвиновской теории филогенеза Т.Мальтус, К.Маркс, Л.Гумплович и другие социал-дарвинисты увидели, главным образом, идею естественного отбора" (с.13). Это-то как раз не поразительно, ибо весь ученый мир увидел в дарвинизме главным образом идею естественного отбора. Поразительно, что за компанию с Марксом обруганным оказался Мальтус. Это вызывает вопрос, а как обстоят дела с освоением "гигантского наследия" самим ГВ? Возникает нехорошее подозрение: а читал ли он "Происхождение видов"? Ведь не Мальтус у Дарвина, а Дарвин у Мальтуса заимствовал и идею борьбы за выживание, и важнейшие термины (заметим, весьма неподходящие). Ведь "социал-дарвинист" Мальтус умер, когда Дарвин плавал на "Бигле" за 25 лет до опубликования теории естественного отбора. Та небрежность, с какой ГВ пишет и о Марксе, и о тех, на чьи работы он опирался, позволяет сделать вывод, что ГВ относится к этой теме не как исследователь, а как хулитель марксизма. Если вы все-таки сомневаетесь, вот еще пример: "Фактически теория классовой борьбы требует физического уничтожения одних, "плохих с колыбели" - другими, "хорошими по происхождению"" (с.13). Это либо вопиющее невежество, либо сознательная клевета. Это не стиль ученого, это стиль хулителя. По-этому интерпретацию марксизма далее не обсуждаем: анализировать вздорную брань -- ни уму, ни сердцу.

б) Идеалисты не дают себе труда вникнуть в сущность материалистического понимания истории. Понять идеалистов можно: основоположники марксизма не удосужились посвятить материалистическому пониманию истории специального труда. Обоснование этого поистине коперниканского открытия разбросано в многочисленных полемиках, теперь уже никому не интересных. Но добросовестный ученый при желании все же может вычитать, что постоянные рассуждения о производстве и производительных силах -- это разговор о человеке. Главной производительной силой Маркс называет сам рабочий класс. О способе производства говорится: "Способ производства надо рассматривать не только с той стороны, что он является воспроизводством физического существования индивидов. В еще большей степени, это -- определенный способ деятельности данных индивидов, определенный вид их жизнедеятельности, их определенный образ жизни". Аналогично в понятие "производство" включается производство человеком самого себя посредством труда и производство чужой жизни посредством деторождения. Разумеется, в производство включается и производство идей, теорий -- всего, что составляет духовный мир человека. Наконец, общественное богатство понимается Марксом так: "Чем иным является богатство, как не абсолютным выявлением творческих дарований человека... Человек здесь... производит себя во всей своей цельности, он не стремится оставаться чем-то окончательно установившимся, а находится в абсолютном движении становления". Идеалистам кажется, что материализм забывает о человеке, поскольку производительные силы для них -- заводы и фабрики. Производство у них ассоциируется с шумом станков и технологическими процессами, а произведенное богатство общества -- со складами готовой продукции. Вот это свое понимание (лучше сказать -- свое недомыслие) они приписывают Марксу, превращая марксизм в чучело, которое потом колотят с великим наслаждением, с шуточками и насмешками над недалекостью Маркса.

3. Идеалисты упускают из поля зрения субъект истории -- конкретно-исторического человека, подменяя его абстрактным человеком вообще. Разница между идеалистами и материалистами в том, что первые говорят о человеке вообще на языке менталитета, сознания, идей и т.д., а материалисты говорят о конкретно-историческом человеке, т.е. человеке, вооруженном луком и мотыгой или огнестрельным оружием и плугом и т.д. Идеалисты предлагают свои идеалистические объяснительные схемы, но избегают сопоставлять их с исторической реальностью, так как такое сопоставление и есть важнейшее требование материализма. Посмотрим, все это на примере концепции рождения феномена гуманизма в древней Греции. Дело изображается так: "гуманистическая революция не была обусловлена никакими особыми материальными причинами. Ее поводом послужил переворот в сознании, происшедший в силу неведомых пока причин, который затем произвел революцию в бытии" (с.30). У древних греков ни с того, ни с сего возник гуманистический менталитет. Следствием гуманизации их менталитета явилось гуманистическое мировоззрение. Гуманистическое миропонимание стремится уравнять в правах интересы индивида и социума. Средство для решения этой задачи древние греки глубокомысленно усмотрели в частной собственности. "В период античности идеи гуманизма бытовали... во всех слоях античного общества (за исключением рабов). Они способствовали выбору афинянами демократического правления... Они же определяли отношение эллинов к частной собственности как к инструменту достижения социального равенства среди свободных граждан свободных полисов. Они, наконец, становились основой не только мировоззрения и стиля мышления, но и жизненного кредо, практического бытия, по сути, всех правоспособных слоев и сословий греческого мира" (с.147-148). Такое вот торжество гуманизма в отдельно взятой стране. Почему же эта страна пала? Представьте себе, тоже из-за менталитета (вечная история: я тебя породил, я тебя и убью). "Проблема состояла в неспособности греко-римского менталитета преодолеть психологический барьер отчуждения между своим и варварским мирами. Античная мысль, слишком далеко опередившая культуру соседей, не могла согласиться с тем, что принцип деления людей на полноценных и неполноценных аморален и антигуманен по существу" (с.262). Блестящая конструкция! На гуманистический менталитет нагромождается гуманистическое мировоззрение, из последнего вытекает идея частной собственности. Идеализм высшей пробы! Но материалисты не отвергнут эту гипотезу с порога из-за того, что здесь нет речи о производстве. Они скажут: менталитет, мировоззрение очень важные факторы развития народа, а идея становится материальной силой, когда она овладевает массами. Но ради всемогущего Зевса! Давайте, сопоставим ее с историческими реалиями. Вы упрекаете нас, что мы забываем о человеке. Ну, так вспомним о реальных греках: если идеи гуманизма были основой жизненного кредо, практического бытия, то покажите это на конкретных примерах. Далее, Эллада была сокрушена силой оружия. А воевали ведь не менталитетами, а мечами, копьями и т.д. Так покажите, каким образом менталитет греков подрывал их боеспособность. - Ишь, чего захотели! -- возмутятся идеалисты. -- Боеспособность им обсуждай. Это категория материалистическая. Может, вы еще о производительных силах заговорите? -- Всенепременно! Ведь производительные силы -- это рождаемость, это мастерство оружейников, это отвага и хитрость воинов и т.д. Что случилось из-за изъяна менталитета: гречанки стали меньше рожать? Мечи и копья стали хуже? Пока вы это не объясните ваша менталитетная гипотеза так и останется гипотезой. Тщетно искать ответов на поставленные вопросы в книге ГВ. На то он и идеалист, чтобы не спускать свои теоретические конструкции с идеалистических небес на грешную землю. Сделаем же это за него. ГВ восхищается Солоном, который освободил бедноту от долговых обязательств и вернул на родину людей, проданных в рабство за долги. Кем проданных? Греками -- частными собственниками. Так вот, значит, чем сопровождалось рождение частной собственности: продажей в рабство своих сограждан. Как-то это не вяжется с заверениями, что гуманизм стал основой жизненного кредо и практического бытия. Плутарх пишет, что обычным явлением было нападения греческих племен на греков же с целью пограбить своих соседей. Платон криком кричит, чтобы греки во время междоусобиц не жгли домов, не обращали сограждан в рабство. "Все это я знаю уж как-нибудь получше вас, -- может возразить ГВ. -- Но именно такой менталитет я и называю гуманистическим". Пожалуйста! Но тогда чем же он отличается от менталитета варваров? Пойдем дальше. Отношение к варварам в период расцвета Греции и в период ее упадка было одинаковым. Спрашивается, почему один и тот же изъян менталитета сначала не мешал грекам, а потом вдруг привел к роковым последствиям? Далее, в гуманистическом менталитете греков был некий изъян: не ценили они варваров. Но ведь менталитет варваров был еще хуже, ведь они же варвары! Ни тебе понимания исторической роли частной собственности, ни тебе знания философии. А уж греков они вообще ни во что не ставили. Почему же варвары со своим дрянным менталитетом победили носителей самого передового (хотя и слегка дефектного) менталитета? Но это полбеды. Реально-исторические (материалистические) греки сыграли с идеалистической менталитетной гипотезой прескверную шутку, и о ней написал сам ГВ: "Начало концу положила Пелопонесская война, в которой одна часть нации, сражалась с другой ее частью, возглавляемой Спартой... Обессилившая в бесконечных междоусобицах Греция вскоре потеряла самостоятельность...". Ну, и при чем же тогда отношение греков к варварам, если Греция погибла "в бесконечных междоусобицах"? Заметим, что менталитет спартанцев был менее передовым, менее гуманным, а вот они-то и разгромили Афины -- этот гуманистический оазис в пустыне антигуманности. Все. Менталитетная гипотеза треснула, как пустая яичная скорлупа, попранная ногой негуманного спартанца. Понятно, что ГВ знает исторические факты лучше меня, но таковы идеалисты: у них знание истории сами по себе, а их идеалистические измышления сами по себе. Они за то и не любят материалистов, что последние беспощадно проецируют идеалистические конструкции на историческую реальность и те рассыпаются в прах.

4. Рассуждения идеалистов страдают аберрацией идей. Аберрацией идей я называю приписывание идей, возникших при позднейшем осмыслении истории, людям прошлых эпох, живших задолго до того, как эти идеи появились. Кабинетные ученые живут в мире теоретических идей, и им начинает казаться, что этими идеями живут все люди, что ими люди жили с глубокой древности. По понятиям ГВ, древние греки брали землю в частную собственность не ради жизненных благ, которые давал собственный надел. О, нет! Древним грекам был чужд презренный материализм. "Идеи частной собственности и рыночного хозяйства (экономики) возникли из гуманистического миропонимания, стремящегося уравнять в правах интересы индивида и социума" (с.246). Вот как далеко смотрели древние греки! "Древние греки первыми в истории поняли, что социальную независимость и политические свободы дает только экономическая самостоятельность, предполагающая существование частной собственности" (с.214). Но ГВ недаром пишет о "массовой амнезии у гуманистов" (с.180). К 214-ой странице он забыл, что писал на с.6: "Однако ирония эволюции сыграла с гуманизмом странную шутку: генетическая связь между его идеальной и материальной ипостасями обычно не усматривалась, и она по существу, не осознана до сего дня (подчеркнуто мной -- СП)". ГВ вполне здраво объясняет, почему связь между гуманизацией общества и частной собственностью "по существу не усмотрена до сего дня": "...что, в общем-то, неудивительно, ведь явление сначала, как правило, обозначается, после чего получает определение, и уж затем, наконец, осмысливается". Так обстоит дело у нормальных людей, но древние греки -- особый случай. Осознание роли частной собственности возникло у них в готовом виде, как Афина Паллада из головы Зевса. Они осознали историческое значение частной собственности до ее появления и стали вводить частную собственность на землю, исходя из этого осознания, радея исключительно о прогрессе человечества (жаль, что они не зафиксировали это свое осознание ни в одном документе, и нам пришлось ждать его переоткрытия вплоть до пришествия ГВ). Попытки объяснять историю явлениями, не обусловленными "никакими особыми материальными причинами", происходящими "в силу неведомых пока причин" (с.30), не прекратятся, пока живут на свете идеалисты. Вот только вера в чудеса не совместима с наукой. Стоит ли поэтому удивляться, что "забвение истинного вдохновителя и идейного учителя Реформации продолжает тяготеть над античным гуманизмом" (с.156). Живя в атмосфере борьбы научных идей, идеалисты весь исторический процесс начинают понимать как воплощение теоретических замыслов сторонниками чьих-то теорий, а не как борьбу людей за удовлетворение своих потребностей. ГВ пишет о теории Маркса: "Она возводит насилие в культ, в единственный способ решения социальных конфликтов. Можно возразить на это указанием на неправомерность отождествления теории и практики, на то, что теория может быть ложно понята и дурно реализована. Но если это так, то почему гений мирового пролетариата не заложил в свою теорию ничего такого, что предотвращало бы ее ложное использование" (с.13). Вся проблема для ГВ сводится к выяснению дурно ли реализована хорошая теория Маркса или наоборот хорошо реализована дурная теория. Ему и в голову не приходит мысль, что обществоведческие теории никто никогда не воплощает в жизнь по трем причинам: 1)они для этого не предназначены (подобно тому, как не предназначен для практической реализации дарвинизм); 2)реальные исторические условия никогда не совпадают с идеализированными условиями, предусматриваемыми теорией; 3)нет людей, чьи потребности были бы удовлетворены воплощением теории как таковой. Политики могут без устали кричать, что они руководствуются такой-то теорией, но на практике они будут делать то, что им выгодно делать в конкретной ситуации. В этой связи особенно умиляет гнев ГВ на Маркса за то, что он "не заложил в свою теорию ничего такого..." (см. выше). Жизненный опыт почему-то не научил ГВ (и, видимо, уже не научит), что от дурака и демагога защиты нет.

5. Идеалисты не обладают достаточным уровнем терминологической культуры. Этим особенно грешат идеалисты, пришедшие из физ.-мат. наук. Казалось бы, физико-математическая школа должна была приучить к строгости терминологии, но, увы! Особенно низок уровень терминологической культуры у ученых-хулителей, цель которых не углубленное исследование, а чисто идеологическое стремление опорочить социализм и марксизм. К хулителям социализма я отношу не всех, кто резко критикует социализм. Ф.Хайек назвал социализм дорогой к рабству, но Хайек честный исследователь. С его выводом можно соглашаться или не соглашаться, но с ним есть, о чем спорить. Идеолог-хулитель закладывает хулу в терминологию, выстраивая ее вопреки всем научным традициям. Посмотрим, как выстраивает терминологию честный исследователь. В своей книге "Индивидуализм и экономический порядок" Хайек, вынеся суровый приговор советской системе планирования, заключает: "Российский опыт может быть очень поучителен в отношении политических или психологических проблем. Но для тех, кто изучает экономические проблемы социализма, он всего лишь дает иллюстрацию к вполне устоявшимся выводам". Найдется ли сейчас в России хоть один исследователь социализма, кто понимал бы социализм так глубоко? Определяя понятие социализма, Хайек отталкивается (подобно тому, как это делают все настоящие ученые) от традиционного, общепринятого определения и пишет: "Общая цель всего социализма в более узком смысле -- "пролетарского" социализма -- есть улучшение положения неимущих классов общества путем перераспределения дохода, получаемого от собственности. Это подразумевает коллективную собственность на материальные средства производства, а также коллективистское управление и контроль за их использованием. Те же коллективистские методы можно, однако, поставить на службу совершенно другим целям. Аристократическая диктатура, например, может использовать те же методы для обеспечения интересов какой-либо расовой или другой элиты, а также для достижения какой-то отличной, откровенно антиэгалитарной цели. ...Позволительно сказать, что можно иметь много планирования и мало социализма или мало планирования и много социализма". Вот с какой поразительной заботой об истине рассуждают честные исследователи. Аналогичного понимания социализма в узком смысле слова придерживались такие разные мыслители как Маркс, С.Булгаков и многие другие. Обобщая эти точки зрения можно сказать что социализм -- это теория социальной справедливости, а в практическом плане -- мероприятия направленные на достижение социальной справедливости. Что же мы находим в книге ГВ? В разделе "Периодизация всемирной истории", где описывается принятый понятийно-терминологический аппарат, нет четких дефиниций, а есть лишь пояснения, да и те в сносках. "Тотальная общность всего вещественного, чем обладал родоплеменной социализм..., дает основание определить первобытную коммунальность как эпоху истинного коммунизма" (с.18). Из этого винегрета из социализма, коммунизма, сдобренного никому неведомой коммунальностью, понять ничего невозможно. "Рождение иерархии отношений в человеческом обществе свидетельствует об усилении в нем механизмов социализации, сходных с широко распространенными у общественных животных -- от насекомых до млекопитающих. Это и оправдывает использование термина "социализм" в данном контексте" (там же). В этой абракадабре, охватывающей все от комаров до человека, ключевым словом, видимо, является "социальность", но оно осталось без определения. Таким образом, в ключевые понятия "коммунизм", "социализм" вложено содержание, известное только автору. Это совершенно не пригодно для целей углубленного исследования, зато исключительно удобно для хулительных идеологических целей. К тому же уже к 43-ей странице ГВ забывает, что в эти понятия он вложил свой собственный смысл и начинает сурово отчитывать Маркса, имевшего неосторожность понимать социализм и коммунизм иначе, чем ГВ: "Маркс допустил роковую ошибку не только в плане методики изучения истории, но и не менее грубую ошибку в вопросе ее фактической периодизации. Социализм и коммунизм представляют собой не будущее человечества, а его седое прошлое...". Так невинный терминологический фокус превращается в представлении ГВ в научное открытие "фактической периодизации истории". Еще одно проявление слабости терминологической культуры состоит в недопонимании самой техники построения понятийно-терминологического аппарата. Теоретики гуманизма не могут (потому что не хотят) понять простую истину: термином "гуманизм" каждый исследователь распоряжается по-своему. Гуманизм -- это то, что данный исследователь назвал этим словом. "На лбу" у термина не написано, что именно должно быть обозначено этим словом. Поэтому методологически грамотный исследователь в самом начале своей работы предупредит читателя: "Термином "гуманизм" я называю вот то-то, а не то и не это". А теоретикам гуманизма все кажется, что в результате исследования исторического процесса можно будет воскликнуть: "Эврика! Я открыл, что такое гуманизм и откуда он взялся!". Но стоит внимательно присмотреться, и мы увидим: и в этой работе гуманизм есть то, что автор, в конце концов, назвал этим словом. Иного просто не дано. Но с иллюзией, что можно-таки открыть, чем является гуманизм "на самом деле", теоретики гуманизма ни за что не расстанутся. А иначе о чем писать статьи и книги? Подводя итог методологическому обзору, можно констатировать, что вместо идеалистического ренессанса получился жалкий рецидив домарксова идеализма, ставящего телегу впереди лошади, никому уже неинтересный. Такой идеализм невозможен в западных странах, где даже противники Маркса усвоили его подход к анализу истории, хотя они могут и не осознавать этого. И только в России с ее традицией разрушать "до основанья, а затем...", марксизм еще долго будет подвергаться бездумному огульному отрицанию.

II. От коммунизма к капитализму

Обществоведческие концепции начинаются с установления движущих сил исторического процесса. Трудно понять, какова позиция ГВ в этом вопросе. Так, на с. 6 он утверждает, что "гуманистическая вера есть перводвигатель человеческого мира". Ниже он пишет: "Миром людей правят противоречия, среди которых основное заключается в противоположности интересов личности и социума" (с.23). Неясно, что значит править миром, но, видимо, речь идет все-таки о движущей силе истории. Эх, господа идеалисты, ваши надоедливые крики: "Личность, личность!" - оскомину набили. А когда дело доходит до основополагающих постулатов, вы не решаетесь (или не умеете?) поставить личность во главу угла. Почему вы усматриваете движущую силу истории в межличностных отношениях? Да, консерватизм великая сила. Его можно назвать тормозом общественного развития. Но, во-первых, без тормоза автомобиль ехать не может. Так и консерватизм выполняет важную стабилизирующую роль, страхуя общество от социальных прожектеров. Во-вторых, отождествлять тормоз с движущей силой -- это, конечно, нонсенс. Исторический процесс складывается из деятельностей отдельных личностей, а движущая сила человеческой деятельности -- это его ведущие потребности. Поэтому движущей силой исторического процесса являются ведущие потребности людей, вовлеченных в этот процесс. Но если абсолютно каждое действие человека делается ради удовлетворения его личных потребностей, т.е. эгоцентрично (эгоцентризм -- я в центре), то почему далеко не каждое действие эгоистично (эгоизм -- себялюбие в ущерб другим людям)? Почему неизменное стремление к удовлетворению личных потребностей не приводит к войне всех против всех? Какой фактор гармонизирует общественные отношения? "Частная собственность примиряет интересы индивида и социума, оставляя место их взаимному развитию" (с.229). Но позвольте, если частная собственность возникла только в древней Греции, то что гармонизировало общественные отношения до того? Ведь греки не произошли напрямую от обезьян. И разве все войны и революции происходили не ради передела частной собственности? Так что, если частная собственность и гармонизирует общественные отношения, то только в среднем. А между тем фактор, гармонизирующий общественные отношения должен действовать на каждую личность в каждом эпизоде ее жизни, а не в среднем. Фактор, гармонизирующий взаимоотношения личности и общества -- это ведущие потребности личности. В самом деле, ведь если бы этот фактор не совпадал с движущей силой, он был бы не в состоянии выполнить свою "миротворческую миссию". Просмотрите перечень ведущих потребностей, приведенный выше (с.1), и вы увидите, что для удовлетворения любой из них человек должен произвести для общества какие-то предметы потребностей. Так, честолюбец, жаждущий славы, должен отличиться в каком-либо полезном деле. Сам он "потребляет славу", а общество получает от него нечто необходимое для удовлетворения иных потребностей людей. "Потребляя, обогащаю общество" - вот удивительная диалектика ведущих потребностей. Суммируем сказанное в таблице.

Теперь судите, кто забывает, а кто помнит о человеке, как о субъекте исторического процесса. По понятию ГВ на стадии коммунизма "абсолютная зависимость индивида от социума категорически препятствует развитию их обоих" (с.27). Слова "абсолютная" и "категорически" - конечно же, издержки темперамента. Ведь, если их принять всерьез, это означало бы абсолютную, категорическую невозможность какого-либо развития. А так худо-бедно "бунт одиночек привел к рождению социализма". Поразительно, но из всего гигантского наследия дарвиновской теории ГВ не осваивает даже ее сердцевину - идею естественного отбора. Профессионально научный, недилетантский подход предполагает опору на фундаментальные законы природы, а не на многочисленные монографии. Опора на закон естественного отбора при рассмотрении эволюции общества была бы тем боле уместной, что ГВ фактически стирает грань между животными и человеком. Но нет. Все сводится к голословным утверждениям о полном бесправии индивида перед родом, в силу которого "члены общины обрекались на выполнение одних и тех же функций, на занятия одними и теми же делами независимо от того, были у них к тому соответствующие способности или нет" (с.24). И только "людям исключительных и специфических достоинств" удавалось "взламывать бастионы коммунизма" (с.25). На всем протяжении книги цветистая абстрактная образность абсолютно и категорически не позволяет понять, о чем идет речь. Непонятно, чего жаждали "анонимные герои коммунистической эпохи" и почему им этого не позволяли. А между тем, хорошо известно, что удачливому грибнику могут завидовать и строить козни другие грибники, а прочие члены общины ради своей же выгоды отдадут ему приоритет в вопросах организации сбора грибов. Аналогично будет обстоять дело с талантливым рыболовом, охотником и т.д. Поэтому у общины не было никакого резона "тащить и не пущать" своих выдающихся членов и вынуждать "тащиться в одной упряжке" гения и бездарь. Следовательно, разделение труда возникло на заре человечества. Ясно, что не во всех общинах нравы были одинаковы, и наверняка были и такие общины, о которых пишет ГВ. И вот тут в дело вмешивался бессменный учитель и верховный судья наших пращуров -- социально-естественный отбор. Общины вели между собой бесконечные войны за место под солнцем. Побеждали наиболее боеспособные. А боеспособность определяется многочисленностью воинов (следовательно, обилием пищи) хорошим вооружением (следовательно, возможностью оружейников сосредоточиться на своем деле) талантом предводителя (следовательно, возможностью стать во главе воинов наиболее талантливому воину). Таким образом, общины, которые "тащили и не пущали" своих членов, не развивали разделение труда, просто истреблялись, отбраковывались социально-естественным отбором. Социально-естественный отбор работал на сохранение общин, дававших наибольший простор для реализации способностей их членов. Итак, отрицать существование консерватизма традиций и всевозможных табу в древних общинах нет смысла. Но делать из этого вывод, что история делалась усилием одиночек с выдающимися психофизическими качествами (вывод, столь милый сердцу индивидуал-гуманиста), значит игнорировать закон социально-естественного отбора. Поэтому попытка реанимировать старые, как мир, представления, что история -- плод усилий выдающихся личностей, а не творчества народных масс -- антинаучна. Она может убедить лишь тех, кто ничего не может извлечь из наследия Дарвина. Исследователи древнего общества отмечают поразительное сходство общественных институтов, форм семьи и др. особенностей жизни сообществ в разных частях света. ГВ признает это сходство для всех институтов кроме частной собственности. Частную собственность изобрели древние греки, и самостоятельно придти к этой идее не мог ни один другой народ. В самом деле, ведь "формирование частной собственности явилось ответом на запрос нового гуманистического мировоззрения, возникшего у древних греков" (с.214). А это мировоззрение явилось следствием гуманистического менталитета, а он явился следствием чего-то неизвестного, но это чудесное что-то случилось с древними греками и не могло случиться больше ни с кем. И "если бы звезда капитализма, зажегшаяся в Элладе более двух тысячелетий назад, не вспыхнула вовсе..., мы, бесспорно, были бы лишены многих удобств и бытового комфорта, кино, телевидения, медицинского обслуживания и т.д." (с. 43-44). Не будем терять время на анализ длинных рассуждений, призванных обосновать, что средневековые бюргеры обзаводились частной собственностью исключительно из подражания древним грекам, а Лютер был бы не способен мыслить логически, не будь трудов Аристотеля по формальной логике. (Почему-то труды Аристотеля не спасают самого ГВ от логической ошибки: "после того, не значит вследствие того"). Коснемся коротко вопроса об открытии ГВ капитализма в Элладе. Как известно капиталом называется не всякая частная собственность, а только та, которая развивается по формуле Д-Т-Д*. Эта формула не работает без рынка наемного труда. Признавая, что в Элладе его не было, ГВ разражается длинным пассажем (с.208-209), из которого заключает, что рабство несовместимо "с дальнейшим развитием капитализма" (курсив мой -- СП), и утверждает: "Тем не мене, они создали самое настоящее капиталистическое производство на базе частной собственности и рыночных отношений". Т.е. ГВ отождествляет понятия капитал и частная собственность, делая одно из этих понятий излишним. Но капитал имеет еще одно важнейшее отличие от аничной частной собственности: с появлением капитала военная сила перестает быть непосредственной производительной силой, тогда как античная собственность базировалась на военной силе. Именно поэтому капитализм, однажды возникнув, развивается непрерывно, охватывая все развитые страны. Капитализм -- это система, которая в принципе не может существовать в отдельно взятой стране. Поэтому открытие капитализма в древней Греции -- это еще один терминологический трюк: частная собственность переименовывается в капитал. А поскольку частная собственность в древней Греции была, значит, и капитализм был. Отождествление капитала с частной собственностью привело бы к такой путанице в экономической науке, что, вряд ли экономисты пойдут на это только ради того, чтобы на радость ГВ признать древнюю Грецию колыбелью капитализма. Заметим, что экономические представления ГВ поражают своей допотопностью. Так, он пишет: "Частная собственность обнаружила еще одно дарование, неведомое социалистической собственности. Она оказалась способной порождать саму себя... при выполнении условия, чтобы расходы не превышали доходы" (с.234). Во-первых, свойством воспроизводства обладает не всякая частная собственность, а только капитал. Во-вторых, представление, что капитал воспроизводит себя благодаря бережливости капиталиста давно осмеяно и отброшено экономической наукой. Капитал воспроизводит себя, действуя по формуле Д-Т-Д*. В одном из многочисленных хвалебных гимнов частной собственности говорится: "Путь к уничтожению зла социальной несправедливости пролегает через полное освобождение частной собственности, конкуренции и рынка (курсив мой -- СП)". Эта концепция времен А.Смита давно отброшена экономической наукой. Кейнса для ГВ не существует. О регулировании рынка государством при капитализме, ГВ, видимо, ничего не знает. Впрочем, об антимонопольном законодательстве он все же знает. Его комментарий восхитителен: монополист -- "агент" социализма! И доказательство: "Дело не только в том, что успех монополиста означает удар по конкуренции... Он как победитель выводит из зоны конкурентного рынка своих наследников. А это ведет к непрерывному росту доли населения, паразитирующей на ренте, теряющей предприимчивость и энергию действия" (с. 245). Во-первых, доля населения, которую составляют наследники монополистов столь мала, что она не может иметь ни малейшего эффекта, даже микроэкономического. Во-вторых, как ни удивительно, но ГВ не знает, что на ренте паразитируют землевладельцы, а не промышленники-монополисты. В-третьих, ГВ, видимо, судит по себе и приписывает наследникам тот образ жизни, какой он вел бы, получив наследство: ибо, жажду власти откуда известно, как поведут себя наследники того или иного монополиста? Наконец, к социализму рассуждения ГВ -- не пришей кобыле хвост. Ведь при социализме-то нет ни богатых наследников, ни паразитов-рантье. (Впрочем, что здесь ГВ называет социализмом? Ведь он, хитрец, потому и не дал определения социализма, чтобы манипулировать разными смыслами этого слова).

III. Феномен гуманизма

Как уже говорилось, ГВ подряжается показать гуманизм как объективное явление, возникающее независимо от субъективной воли людей: "Он творит добро, оставаясь по большей части не узнанным" (с.5). Но буквально в следующих строках ГВ противоречит себе: "Разумеется, гуманизм представляет собой, прежде всего, мировоззрение, но мировоззрение особого рода. Его особенность состоит в том, что по отношению к материальной жизни оно является не столько следствием, сколько причиной". То, что делается согласно мировоззрению, сознанию -- есть действия субъективные, продиктованные волей человека. Читаем дальше, в надежде понять, объективен или субъективен гуманизм: "Гуманизм... необходимо рассматривать не только в привычно узком... словоупотреблении (т.е. не как доктрину, не как идею человеколюбия? -- СП), но и в широком историческом контексте практики реализации идей человеколюбия". Значит, все-таки как реализацию чьих-то идей. Еще больше запутывает дело описание разницы гуманизма на Западе и у нас. Французы и прочие англичане, швейцарцы пользуются "плодами этого могучего древа добра", не ведая "зависимости различных "практических приложений" гуманизма от его теории, и знать им эту теорию не надо. "Мы, россияне, находимся в принципиально ином положении... За овладение его теорией и практикой в более-менее обозримые сроки нам следует браться как за изучение иностранного языка, т.е. самым основательным образом штудировать не только его "лексику", но и "грамматику" со всеми ее правилами и исключениями из них". ГВ заботливо приводит перечень литературы: мы, россияне, должны проштудировать монографии В.Кувакина и Пола Куртца. Книга ГВ в списке не указана, но это уж, само собой разумеется. И мы становимся в тупик: так все-таки, растет ли могучее древо добра без специальных субъективных усилий или его надо взращивать по рецептам В.Кувакина и Пола Куртца? Это тем боле не понятно, что гуманистическое мировоззрение реализует себя через воплощение идеи частной собственности, а про то, как ее воплотить, ни у В.Кувакина, ни у Пола Куртца ничего не говориться. Дабы понять хоть что-то о феномене гуманизма, мы доходим до параграфа "Происхождение гуманистического сознания", из которого и узнаем уже упоминавшееся понимание феномена гуманизма как революции в сознании греков, причина которой окутана "тайной столь же непроницаемой, что и происхождение жизни и Вселенной". Сущность революции в том, что "в центр их мировоззрения стал выдвигаться человек, вытесняя из него богов и сверхъестественные силы". Смею заметить, что это только в представлении идеалистов центр мировоззрения греческих предков занимали боги и сверхъестественные силы. Если бы это было так, человечество не дожило бы до греческого феномена гуманизма. В центре мировоззрения человека всегда стояла проблема удовлетворения его потребностей, вынуждавшая действовать по формуле "на бога надейся, а сам не плошай". К счастью, головы наших предков не были заморочены идеалистическими учениями, и они были прагматиками-материалистами, несмотря на веру в богов (вера была лишь подспорьем в решении насущных сугубо материалистических задач). Объяснение явлений посредством теплородов, флогистонов и прочих таинственных сущностей в XXI веке как-то не вдохновляет, и мы ищем, что же такое гуманизм, пусть даже с непонятным происхождением. Мы уясняем, что гуманизм тесно связан с частной собственностью. Но нам прекрасно известно из истории, что возникновение частной собственности, где бы оно ни происходило, связано с самыми антигуманными явлениями. Классическая формула частной собственности: "Боливар не вынесет двоих". Или еще: "Люди гибнут за металл". Как это связать с феноменом гуманизма? Но тут то и начинается бесконечная цветисто-абстрактная образность. Ужасы этапа первичного накопления капитала и первых веков капитализма -- это, оказывается, "тонкие маневры гуманизма" (гениально!). ГВ цитирует Ч.Сноу: "Буржуазия добивалась власти и денег, однако в результате в ее среде сложилось наследие гуманистических убеждений и явились действенные гуманисты". Это идеализм чистейшей воды, но идеализм ГВ еще чище, и он поправляет писателя: "Как видим, за исключением смешения причины со следствием, в главном публицист не ошибается, разоблачая определенное генетическое родство между частным предпринимательством и гуманизмом" (с.180). ГВ хочет сказать, что на самом деле в среде буржуазии сложилось наследие гуманистических убеждений, и в результате этого буржуазия добивалась власти и денег. Горе вам, Диккенс и Бальзак, Джек Лондон и все, все, все! Вы ничего не поняли в нравах буржуазии. А все из-за того, что не изучали древних греков. Далее мы узнаем, что гуманизм "совершает обходные маневры" "ведет титаническую битву с коллективизмом", "избирает тактику фланговых ударов", "маскирует собственную стратегию", "перегибает палку". Он даже мстил русскому самодержавию за то, что оно не давало ему (гуманизму) развиваться естественным образом. Постойте, постойте, кого нам это напоминает? Титаническая борьба... Ну, конечно! ГВ настолько пропитался духом Эллады, что представил нам гуманизм как еще одного бога-олимпийца. Те тоже ведут титаническую борьбу, мстят и т.д. ГВ может возразить, что это всего лишь образный язык. Но образность хороша, когда она украшает сухое научное объяснение. А когда образность заменяет объяснение, то "такой хоккей нам не нужен". ГВ и на это может возразить, что в параграфе "Гуманизм как мировоззрение" дается как раз сухое научное определение гуманизма. Читаем: "Гуманизм в узком понимании -- это мировоззрение, признающее достоинство каждого человека высшей ценностью всего человечества" (с. 181). Дворяне-дуэлянты аплодировали бы этому определению. Можно держать людей впроголодь, не нарушая их личного достоинства. А можно вести армию на убой, вдохновив ее обещанием отдать город на разграбление. И люди, исполненные чувства собственного достоинства, будут умирать и убивать, даже не подозревая, что они воплощают гуманизм. "Гуманизм в широком контексте -- это феномен культуры, стимулирующий общий прогресс мировой цивилизации". Но позвольте, таких феноменов великое множество, а видовой признак гуманизма здесь не указан. Прогрессу мировой цивилизации в определенной степени содействует даже гонка вооружений. Синтез обеих представлений приводит к системе: а) взглядов, представлений моральных принципов, отрицающих все виды неравенства между индивидуумом и обществом (Но это же нонсенс! Индивид один, а в обществе их много; индивид живет сравнительно не долго, а общество -- тысячелетия; индивиду многого не надо из того, что обществу необходимо и т.д.); б) практических действий, реализующих данный принцип в экономической, политической и юридической сферах бытия (без комментариев, ввиду абсолютной невыполнимости этих практических действий). Подведем итог. Объявить ужасы, неизменно сопровождающие захват частной собственности, "тонкими маневрами гуманизма" -- это исключительно изобретательно и остроумно. Но для тех, кто понимает, что людьми движут их потребности, а не покровительство новоиспеченного олимпийского бога, это ничего не говорит. Реальная гуманизация общественных отношений, слава богу, протекает проще и надежнее. ГВ произносит по поводу рабства немало гневных слов и это справедливо. А между тем установление рабства было великой гуманистической революцией. В условиях беспрерывных войн военнопленных можно было либо приносить в жертву богам, либо обращать в рабов. Участь раба все же лучше, чем участь жертвенного животного. Мне не раз приходилось слышать от тех, кто понимает гуманизм как мировоззрение: причем тут гуманизм: они же обращали военнопленных в рабов из-за корысти, а не из-за гуманных побуждений. Но гуманизм как объективное явление в том и состоит, что действия людей оказываются гуманнее, чем прежде, независимо от их субъективных мотивов или даже вопреки им. Частную собственность люди захватывали для удовлетворения своих потребностей, а не из-за мифического стремления "уравнять в правах интересы индивида и социума" (представление о таком стремлении может возникнуть в изощренном (я чуть было не сказал "извращенном") уме идеалиста, но не в голове здравомыслящего древнего грека). Естественно, что первыми в этом деле были люди наиболее энергичные и бесцеремонные, наиболее "хищные". Отсюда и дикий антигуманизм первых владельцев частной собственности. Почему же в конечном итоге частная собственность, как признает ГВ, только лишь во второй половине ХХ века породила "поразительно плодотворный прорыв", который, по его мнению, "целиком и полностью обязан гуманизму"? Если бы ГВ не стремился вывернуть наизнанку логику истории в угоду своим идеалистическим амбициям, он бы вспомнил классическое толкование Адама Смита: "Человек постоянно нуждается в помощи своих ближних, и тщетно будет он ожидать ее лишь от их расположения. Он скорее достигнет своей цели, если обратится к их эгоизму и сумеет показать им, что в их собственных интересах сделать для него то, что он требует от них... Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов. Мы обращаемся не к их гуманности, а к их эгоизму, и никогда не говорим им о наших нуждах, а об их выгодах ". Вот ключ к объяснению причины "поразительно плодотворного прорыва" второй половины ХХ века. Он объясняется отнюдь не тем, что в среде буржуазии "сложилось наследие гуманистических убеждений", как полагает Ч.Сноу, а тем, что буржуазии стало выгодно вкладывать деньги в повышение жизненного уровня наемных рабочих. Капитализм в эпоху Маркса повышал производительность за счет разложения сложного ручного труда ремесленника в простой ручной труд рабочего, от которого требовалась лишь рабочая сила. За счет чего могли расти производительность и прибыль, когда этот источник исчерпан? Очевидно, за счет новых технических возможностей и за счет изучения спроса и предложения. Здесь речь должна идти уже не о рабочей силе, а о мастерстве, об организаторских способностях, изобретательстве, таланте. Здесь надо увеличивать то богатство, которое Маркс называет "абсолютным выявлением творческих дарований человека". Капиталисты без колебаний пошли на инвестирование капитала в удовлетворение потребностей наемных работников ради развития их способностей, потому что капиталистам безразлично, из чего извлекать прибыль. Если выгодно вкладывать капитал в повышение уровня жизни рабочих, капиталисты будут делать это столь же охотно, как охотно они ограничивали этот уровень на ранних стадиях капитализма. Корыстные расчеты промышленников, банкиров, коммерсантов сделали для гуманизации общества несравненно больше, чем все теории философов-гуманистов вместе взятые. Таким образом, ГВ абсолютно не понял, каким образом частная собственность работает на гуманизацию общества. Дело не в том, что она частная. Борьба за частную собственность сгубила миллиарды людей, и надо быть абсолютно слепым идеалистом, чтобы думать, будто люди вводили частную собственность, руководствуясь идеями гуманизма. Но частная собственность, ставшая капиталом, обладает удивительным парадоксом. Он совсем не в том, что частная собственность "создает возможность свободной циркуляции" между "верхами" и "низами" социальной пирамиды (с.228). Разбогател -- поднялся, разорился -- опустился. Какой же это парадокс? Истинный парадокс частной собственности состоит в том, что, став капиталом, она закономерно по самой своей природе стремиться к обобществлению. Капитал вовлекает в свое развитие все большее членов общества и по мере востребования все более высокого уровня способностей наемных работников распределяется так, что уровень доходов наемных работников возрастает. Первичное накопление капитала потому и является диким антигуманизмом, что на этой стадии собственность является частной во всей своей первозданной частности. И только после тысячекратного прокручивания цикла Д-Т-Д*, по мере того, как собственность становится все более общественной и все менее частной, она теряет свои антигуманные свойства. Дело обстоит так: ведущие потребности частных собственников, толкают их на борьбу друг с другом, а победа достигается через производство для общества наибольшего количества предметов потребностей. Таким образом, и в случае частной собственности источником гуманизации являются ведущие потребности людей. Общественная природа ведущих потребностей заставляет частных собственников играть по правилам, выгодным для общества, и вынуждает их быть гуманными ради удовлетворения их собственных потребностей. Итак, не частная собственность гуманизирует общество, а общество, будучи сферой реализации ведущих потребностей, гуманизирует частных собственников, вынуждая их а) производить для общества все больше предметов потребностей, б) распределять доходы между участниками производства более равномерно, так что уровень социальной справедливости повышается. Поэтому в частнособственническом обществе в силу логики развития частной собственности (а эта логика проистекает из диалектики ведущих потребностей) независимо от воли людей становится все больше социализма в его традиционном понимании. Но если вспомнить, что общество через трудовое законодательство, через антимонопольные законы напрямую ограничивает свободу действий частных собственников, то станет ясно, что в обществе развивается социализм и в гивишвилевском понимании этого слова. Тем самым терминологическая система ГВ оказывается внутренне противоречивой, методологически несостоятельной. Мы вправе спросить у ГВ: если частная собственность сама по себе является фактором гуманизации, то как объяснить ту вакханалию антигуманизма, которая воцарилась в России с пришествием долгожданной частной собственности? Самое удивительное, что он это никак не объясняет. Он просто разражается бранью по поводу правителей и олигархов, которых называет "социалистическим рудиментом в капиталистическом организме". Олигархи могли бы обидеться и сказать: "Чем Вы недовольны, Гиви Васильевич, ведь частная собственность пришла. "Призрак капитализма, которым нас так долго пугали большевики, нынче материализовался и вошел в дом каждого россиянина". Чего же Вы ругаетесь? Сами же пишете, что "процесс образования частного капитала доступен всем (курсив Ваш), независимо от умственных способностей, сословной принадлежности, образовательного ценза, здоровья и т.д. Он не требует особых талантов"(334-335). Значит, каждый мог сделаться олигархом. Кто не сделался, мы не виноваты. А если Вы вместе с другими нерасторопными россиянами беднее жить стали, чем при проклятом социализме, так это же "тонкие маневры гуманизма". Не узнаете? И за что Вы нас рудиментами социализма обозвали? Право же обидно. Не было нас тогда. Мы, совсем даже наоборот, "отыгрались сполна за все предыдущие ожидания, порушили былое равновесие и попрали общину ногой". Все абсолютно и категорически по Вашей теории". Одним словом, гнев ГВ на тех, кто в России олицетворяет вожделенную частную собственность, сильно напоминает гнев теоретика на практиков, которые, воплотив теорию, показали ее во всей красе.

Заключение

Подводя итог, можно констатировать, что мы имеем дело с книгой идеолога в марксовом понимании этого слова, т.е. человека, который тенденциозно приукрашивает достоинства одного социального строя и столь же тенденциозно порочит другой строй. Идеолога легко отличить от исследователя уже по тому, как он выстраивает понятийно-терминологический аппарат. Идеолог избегает четких определений понятий, использует термины не в традиционном значении, а в том, какой ему удобней для его целей. Интерпретации идеолога тенденциозны до нелогичности. Так, ГВ, восхищаясь реформами Солона, называет его "отцом-основателем" капитализма. Но ведь не Солон изобрел частную собственность. Она была до Солона. ГВ не замечает, что реформы Солона были... социалистическими! В самом деле, они были направлены на то, "чтобы преодолеть кризис, связанный с земельным голодом и расширением пропасти между богатыми и бедными" (с.205). Для этого Солон бесцеремонно вмешался в естественный ход развития частной собственности и сбросил долговую кабалу с массы крестьянской бедноты. Он установил ограничение на разрыв между бедными и богатыми: последние могли быть богаче в 3-5 раз, но не больше. Если исходить из традиционного понимания социализма как стремления к социальной справедливости, то социалистический характер реформ Солона не вызывает сомнения. Но даже если понимать социализм как строй, при котором община не дает свободы действий ярким личностям (т.е. в духе ГВ), то и с этой позиции реформы Солона - социалистические: ограничение на разрыв в уровне богатства связывает руки наиболее талантливым собственникам, не дает возвыситься над общиной "и попрать ее ногой". Певец капитализма не замечает, что, воспевая Солона, он воспевает типичного социалиста! Только идеолог может придерживаться принципа: буду называть термином "социализм" все, что мне не нравится. Монополист (вожделенная мечта любого предпринимателя) -- агент социализма, вор-олигарх -- рудимент социализма. И напротив, восхваляя антимонопольное законодательство (явное ограничение ярких личностей со стороны общества) ГВ не признает его социалистического характера. Другая сторона медали хуления одного строя -- низкопоклонство перед другим. Преклонение ГВ перед Западом (в особенности перед США) иначе не назовешь. Он дважды грубо обрушивается на оригинального мыслителя Э. Фромма за то, что тот осмелился критиковать "отдельные недостатки" западной демократии. Зато ГВ дважды с умилением цитирует высказывания генсека ООН К. Аннана -- этого натовского лакея, политической проститутки, получившей Нобелевскую премию за свои услуги во время балканского кризиса. Книга ГВ вызывает противоречивые чувства. Нельзя не умиляться платонической влюбленности ГВ в древних греков, его страстное стремление доказать, что без них не было бы современной Европы. Но никто ведь и не отрицает огромного влияния древней Греции на мировую культуру. Возражение вызывает лишь утверждение, что частную собственность могли "изобрести" только греки, а остальной мир лишь копировал их опыт, не будучи в состоянии додуматься самостоятельно до этой идеи. И хотя влюбленность в греков выводит ГВ за границы научного мышления в область идеализма с его верой в чудодейственные явления она, повторюсь, вызывает умиление. Но есть в книге раздел, где ГВ ставит на одну доску христианство, ислам, марксизм и фашизм, и в связи с этим задается вопросом: не навлечет ли он на себя гнев читателей такой постановкой вопроса (с.288). Гнева нет. Есть только чувство брезгливости, вызываемое как самим тезисом, так и уровнем аргументации: создается впечатление, что в книгу вклеили страницу из какой-нибудь желто-дерьмократической газетенки. Характерно, что именно в этом разделе ГВ предусмотрительно обзывает каждого, кто с ним не согласится, догматиком (с.291). Вряд ли это заочное ругательство добавит ему единомышленников. На четырехстах страницах книги множество слов о гуманизме, но нет четкого определения: "феномен гуманизма -- это...". Да его и быть не может, потому что содержание гуманизма не устанавливается из исследования. Гуманизм есть то, что мы условимся называть этим словом. Поэтому вопрос о содержании понятия "гуманизм" - дело десятое. Проблема состоит в том, как практически гуманизировать общество, а об этом индивидуал-гуманисты и думать не желают. И хотя их субъективные намерения -- воспеть гуманизм, но объективно они разрабатывают идеологию нынешней российской плутократии. Не случайно ведь, что голос ГВ буквально тонет в хоре голосов "жуликоватых" олигархов и плутоватых политиков, воспевающих, как и он, священную частную собственность и объясняющих катастрофу, вызванную дерьмократической прихватизацией, революцией 17-го года. Мировоззренческие гуманисты не в состоянии понять, что их точка зрения на природу гуманизма и ненаучна, и реакционна. Ненаучна, потому что неверно трактует объективный характер природы гуманизма: не в мировоззрении людей источник гуманизма, а в общественной природе их ведущих потребностей. Люди действуют гуманно не потому, что прониклись идеями гуманизма, почерпнутыми из монографий гуманистов (а в случае с древними греками - невесть откуда), а потому, что на это их толкает стремление удовлетворить свои потребности. Объявлять гуманизм особым мировоззрением, - значит, делать его уделом кучки людей, а не общечеловеческим достоянием, глобальным процессом очеловечивания, начавшимся вместе с возникновением человека. По концепции ГВ, гуманизация началась с древних греков, а период от животного состояния до греков -- это некий другой процесс, не являющийся гуманизацией. В этой концепции отсутствует монизм в понимании истории -- необходимое условие научности концепции. Концепция индивидуал-гуманизма реакционна, потому что гуманисты-мировоззренцы пытаются основать гуманизм на зыбком основании, построить дом на песке. Мировоззрение -- сегодня одно, завтра может стать другим, да и трудно это -- убедить людей быть гуманными ради идеи гуманизма. А потребности даны человеку от природы навсегда. Когда человек делает гуманные дела, даже не задумываясь о гуманизме, в порядке удовлетворения своих потребностей -- это надежно. Представим себе трех человек. Один совершает гуманные дела ради своих собственных интересов (как это объяснял Адам Смит). Другой -- ради обретения Царства Божия; третий, -- исходя из гуманистического мировоззрения. Кто из них гуманнее? Разве не тот, чьи дела наиболее значимы для людей? Концепция индивидуал-гуманизма замечательна тем, что она вообще не требует от гуманистов никаких дел, а объявляет гуманистом всякого, кто сочтет свое мировоззрение гуманистическим. Хуже того, индивидуал-гуманисты теоретически обосновывают бездеятельность гуманистов, отстаивая их невмешательство в политическую борьбу из опасения "извращения гуманистических идеалов", доказывая, что "стремление сделать людей счастливыми -- опасная утопия" и т.д. Гуманизм, понимаемый как мировоззрение, - это платонический гуманизм. Платоническая любовь -- тоже любовь, только от нее дети не рождаются. И платонический гуманизм -- тоже гуманизм, только совершенно бесплодный (от монографий и гуманистических воззваний людям проку мало). Концепция индивидуал-гуманизма реакционна еще и тем, что она является идеальной идеологией как для плутократии, так и для тоталитаризма. Индивидуал-гуманисты с поразительной наивностью заявляют, что они вне всякой идеологии, поскольку "для нее не существует моральных преград и запретов" (с.83). Но именно потому, что для идеологов не существует преград и запретов, они будут использовать тексты индивидуал-гуманистов по своему усмотрению. Плутократия с восторгом встретит тезис о том, что общество это стадо, а историю делают отдельные яркие индивидуальности с особыми "психо-интеллектуальными" качествами. Плутократам придется по душе обложка книги ГВ: "рука гуманизма" держит весы, на которых ярко индивидуальный гуманистический прыщ перевешивает серую толпу обладателей обычных психо-интеллектульных качеств. Если в глубине души олигархов-плутократов были сомнения, что их действия бесчеловечны, то теперь они с удовольствием узнают, что они олицетворяют не что-нибудь, а гуманизм! Да что там олигархи, любая воровская малина подпишется под концепцией торжества личности над обществом: ведь это они, крутые личности попирают ногой заурядных обывателей, которые годами копят по рублику, занимаясь своим скучным каждодневным трудом. Но и для будущих фюреров индивидуал-гуманизм -- готовая идеология. Общество -- это стадо? Прекрасно сказано! А для стада необходим кто? Пастух! Негуманно оставлять стадо без пастуха: оно может заблудиться, на него могут напасть волки. Добавьте к этому взгляд на исторический прогресс как на продукт усилий выдающихся личностей, и станет ясно, что дело за малым: за яркой индивидуальностью, которая воскликнет: "Хайль гуманизм!" И когда индивидуал-гуманисты, бия себя кулаком в грудь, будут кричать, что они не имели в виду хайль-гуманизма, что они вне идеологий, неофашисты пожмут плечами и резонно возразят им: "Вы-то можете сколько угодно быть вне идеологий, но ваши публикации с неизбежностью являются материалом для идеологий. Нам, идеологам, сто раз наплевать на то, что вы имели в виду в глубине ваших гуманных душ. Значение имеет только то, что вы написали. Вы писали, что общество то же, что стадо? Вы доказывали, что историю творят ярко индивидуальные личности? Ну, так отойдите в сторонку и помалкивайте, пока целы". У неофашистов, взращенных инндивидуал-гуманистами, будет то преимущество перед бывшими фашистами, что последние не претендовали на звание гуманистов. А идеология неофашизма сразу же предстанет в демагогической облатке индивидуал-гуманизма, как закономерный плод псевдогуманизма. Поразительно, как легко правящим группировкам и тем, кто прячется за их спиной, обеспечивать идеологическое прикрытие: в добавление к армии штатных, оплачиваемых идеологов находятся идеологи-добровольцы, бескорыстно пропагандирующие идеи, которыми руководствуется "надстройка". Книга ГВ вызывает опасение, что гуманизм станет опасной демагогией раньше, чем успеет стать реальной государственной идеологией.

ГВ ценит Адама Смита и нередко упоминает его, но это знаменитое положение он в своей книге не цитирует. Это и понятно: здесь А.Смит абсолютно и категорически перечеркивает концепцию ГВ, ставящую телегу впереди лошади -- гуманистическое мировоззрение впереди стремления к богатству.