Государство станет атеистом

Статья из сайта «Территория Будущего» (http://www. prognosis.ru), публикуется в сокращении.

Рост политической активности религиозных лидеров и общественных деятелей при определенных условиях может стать угрозой для демократического государства и единства страны. Это касается и мусульман, и православных.

Апелляция профессиональных защитников этнических прав к своей крови и «своей земле» как среде исконного обитания справедливо рассматривается как вызов политическому единству государства.

И проблема здесь не в том, чтобы заставить представителей того или иного этноса отказаться от собственной этнической идентичности в пользу политической, а в том, чтобы устранить из извечной схемы «мы - они» выбор между этносом и государством.

Иное дело - «религиозное возрождение». Религиозный вызов национальному единству страны недооценивается. Семь десятилетий государственного атеизма сформировали и у власть предержащих некий комплекс вины перед верующими. Отсюда и сверхблагоговейное отношение к «религиозному возрождению», и принятие некоторых отнюдь не бесспорных постулатов:

      - религиозность лучше атеизма, вера лучше неверия,
      - религия самоценна и тождественна культуре,
      - религия - лучший способ консолидации общества и достижения стабильности,
      - религия - это мир,
      - религиозные ценности – лучший идеологический выбор в условиях идейного вакуума.

Однако упускается из виду тот факт, что процесс «религиозного возрождения» - явление политическое, отнюдь не всегда желательное для единства государства. Религиозно-политические проекты в сегодняшней России предлагают (и навязывают) нашим согражданам собственные идентичности. Именно на религиозной почве возникают проекты, так сказать, альтернативные российской гражданской нации. Например «исламская нация» (в 1997 г. в Чечне возник одноименный конгресс), понимаемая как религиозная надэтническая община - умма, устроенная в идеале как подобие общины пророка.

«Исламский национализм» - вовсе не игры разума. Апелляция к таухиду («единобожию»), противопоставление исламского надэтнического единства клановым и узкородственным группам стали основными мотивами в религиозной пропаганде салафитов (не вполне корректно называемых в наших СМИ «ваххабитами»). В этой системе предлагается выбор в пользу «мы» (истинные мусульмане) – «они» («неверные», мушрики - «ложные мусульмане, светское государство). Если предположить тотальную исламизацию России, то любой светский режим (даже и возглавляемый мусульманином) попадет в их в глазах в разряд «они» (чужаки).

Но не стоит видеть опасность только в исламском проекте. Русская православная церковь - не менее серьезный игрок, способный предложить собственную антилиберальную политическую программу. Для многих лидеров РПЦ модернизация страны отнюдь не благо. Слышал ли кто-нибудь из уст церковных иерархов одобрительные слова - нет, не о приватизации и либерализации цен, а хотя бы о предприимчивости, личном успехе, богатстве как факторах позитивных? Оценка событий 90-х как «развала великой державы», доминирует в выступлениях церковных деятелей. Это тем более странно, что именно за последнее десятилетие православная церковь добилась того влиятельного статуса, которым обладает сегодня.

Не является РПЦ и горячим поборником демократии и прав человека. Политико-идеологический проект православной церкви не просто не современен и не соответствует задачам модернизации российского общества. Он потрясающе ретроспективен. «Возрождение» - вот ключевое понятие в политических выступлениях иерархов церкви. Обществу предлагается «Золотой век», «Россия, которую мы потеряли», размытый идеал «соборной Руси».

Хотелось бы получить ответ, а что собственно будет возрождаться? Идеал Руси православной - это эпоха Ивана Грозного, Петра Великого, Николая II или, может быть, Сталина? Фигура советского генералиссимуса весьма толерантно (если не комплиментарно) трактуется в сочинениях высших церковных иерархов, - но в них нет места для сегодняшней России, стремящейся к демократии и гражданскому обществу с рыночной экономикой.

Более того, церковь, по сути, отождествляет понятия «русский» и «православный». Конечной политико-идеологической целью видится - русское (обязательно православное) доминирование в Российском государстве в союзе с так называемыми «традиционными конфессиями» и, прежде всего, исламом. Этот альянс должен быть антимодернизационным и антизападным. Что будет означать реализация подобного проекта в полиэтничной и поликонфессиональной стране, понятно без комментариев.

Между тем «религиозное возрождение» нигде в постсоветской России не стало фактором политической стабильности и консолидации общества. Даже почти в моноконфессиональных Чечне и Дагестане в 1990-е гг. произошел масштабный конфликт между салафитами и сторонниками «традиционного ислама». Успешное взаимодействие конфессий в деле разрешения межэтнического противоборства (опыт Карачаево-Черкесии) стало возможно благодаря светской власти, действовавшей с государственных и обшенациональных позиций.

Означает ли это, что власть должна возродить политику атеизма? Выскажу крамольную мысль: атеизм сегодня не должен выводиться за скобки общественной дискуссии, как это было с религией в советские годы. Политика государственного атеизма порочна, но порочна и политика государственной религиозности, особенно в тех случаях, когда религиозные объединения отказывают в легитимности самому государству.

Собственно, от государства требуется самое малое - соблюдать Конституцию, обеспечивать светский характер власти и образования и не давать превращать себя в «крышу», удовлетворяющую чаяниям конфессиональных элит. Государство не должно препятствовать свободе совести, но и не должно сознательно помогать фабриковать новых верующих. Это не означает устранения государства от взаимодействия с конфессиями. Если власть сегодня нуждается в идеологическом обеспечении модернизации и ей требуется помощь православной церкви, то очевидно, что необходима ставка не на «советско-имперских» иерархов, а на современные силы.

На исламском направлении ситуация обратная. Здесь обновленцы, выступающие против традиционалистов, апеллируют к фундаменталистским ценностям, исламскому единству и настроены антигосударственно. Традиционные же исламские ДУМы (Духовные управления мусульман), во-первых, ориентируются не на универсалистский ислам, а на препарированный местный, во-вторых, они тесно связаны с государственной властью и объективно выступают ее союзником.

В любом случае в религиозно-политических вопросах государство должно быть главным дирижером, медиатором, или же, говоря по иному «разводящим», а не «микрофоном», воспроизводящим тезисы, противоречащие собственным установкам. Следующей важной задачей является отказ от поддержки вообще религии (включая православие), поскольку такая поддержка может обернуться и против государства.

Светский характер государства требует жестко и однозначно ставить государственные и национальные интересы выше интересов любой религиозной организации, включая и РПЦ. Ни одна конфессия не может требовать от государства разрешить фото в «хиджабе», если это запрещено государственным законодательством. Ни одна религиозная организация не может требовать от государства вводить элементы цензуры, если они не допускаются нормами самого государства.

И главное, ни одно религиозное объединение не может ставить лояльность себе выше лояльности государству. Фактический отказ от формально провозглашенного светского характера государства чреват замедлением формирования единой российской идентичности как надэтнического и надконфессионального «мы» и гражданской нации.

Сергей Маркедонов, зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук.

наверх