http://www.idelo.ru/479/19.html

В дискуссии сторонников и противников введения в школе курса «Основ православной культуры» нередко слышен такой аргумент: российская дореволюционная гимназия давала своим выпускникам первоклассное образование, а одним из его неотъемлемых элементов был закон Божий, и, стало быть, сегодня нам необходимо возродить эту славную традицию, вернуться к истокам нашей культуры.

Первый по порядку...

Боюсь, однако, что адепты этой точки зрения весьма смутно представляют себе то, как реально изучался данный предмет в старой русской школе, каким являлся уровень преподавания и, главное, какова была степень его воздействия на умы и души воспитанников.

Напомню, что система казенных мужских гимназий возникла в России в царствование Александра I. К слову, первый Устав учебных заведений 1804 г. был написан в духе гуманных идей эпохи Просвещения и предполагал светский курс гимназических наук. Однако в правилах одного из учебных заведений, а именно пансиона при СПб губернской гимназии уже 1806 г., закон Божий занял первое место в перечне "предметов ученья". Распорядок дня пансионеров, находившихся в заведении круглосуточно, предполагал утреннюю и вечернюю молитву воспитанников, молитвы до и после обеда, а по воскресным и праздничным дням также коллективное посещение церкви под руководством гувернеров.

Новый этап в преподавании закона Божиего наступил в 1811 г. 17 сентября министр просвещения граф А.К Разумовский сообщил попечителю СПб учебного округа графу С.С. Уварову о том, что государь "высочайше повелеть соизволил, дабы отныне навсегда постановлено было коренным и неизменяемым правилом: во всех учебных заведениях гражданского ведомства... как обучать юношество Закону Божию, так и при ежегодных испытаниях всегда начинать экзамен с сего предмета, как заключающего в себе главную и существенную цель образования".

На такой экзамен надлежало приглашать почетное духовенство или епархиальных архиереев, если в городе существовала архиерейская кафедра. Представление о содержании этого публичного испытания дает программа от декабря 1815 г.: "Введение в Христианское Богословие и о Естественном Богопознании. Священное писание. Бог и его свойства. Творение и промысел Божий. Человек и разные его состояния. Искупление через Спасителя нашего Иисуса Христа. Должности человека. По части толкования Священного писания: о Священном писании вообще. Число и порядок книг Ветхого Завета. О книгах канонических и священно-церковных. О книге Бытия. Ее писатель. Содержание. Пророчества о Иисусе Христе".

Так новый предмет прочно занял свое место в расписании занятий, а в штате гимназических учителей появилась должность законоучителя православного вероисповедания.

Статус законоучителей в среде коллег был четко определен распоряжением министерства народного просвещения от 21 октября 1814 г.: они подписывались на гимназических аттестатах "выше прочих учителей" и оспаривать их первенство было сочтено "неприличным и... худым примером воспитанникам".

В 1820 г. граф С.С. Уваров, выступая с торжественной речью перед столичными гимназистами, заявил, что "дар просвещения... только тогда драгоценен, когда он основан на незыблемом камени религии и охраняется сердечной правотой и беспорочностью нравов". Устав 1828 г. окончательно закрепил приоритетное положение закона Божия в курсе гимназических предметов.

С 30-х гг. XIX в. в петербургских гимназиях, наряду с православным батюшкой, появились, правда, законоучители католического и лютеранского вероисповеданий, а с 80-90-х гг. - раввины. Таким образом, равноправие конфессий было вроде бы соблюдено. Но не стоит забывать, что православный священник всегда занимал первенствующее положение, являясь штатным сотрудником (остальные были сверхштатными), и получал за свои труды в несколько раз больше, чем они.

За сто лет преподавания закона Божиего в средних школах - с начала XIX до начала XX вв. - тематика уроков существенно расширилась. Наряду с изучением религиозных догматов и истории церкви, священник также стал вести с молодыми людьми беседы (превращавшиеся затем в вопросы экзаменационных билетов) на следующие темы: "христианский взгляд на пищу, одежду, труд, личную собственность и имущество других", "самоубийство, его мотивы, цели и оценка", "любовь к ближним и ее виды", "таинство брака", "любовь к родине, национализм и космополитизм", "обязанности подданных к государю", "воспитание детей в духе православия" и т.д.

Даже если признать все программные установки педагогически полезными (что, впрочем, отнюдь не очевидно), следует отметить, что цель, которую ставило перед собой правительство, в этом случае могла быть достигнута лишь при условии высокого педагогического уровня преподавателей данной дисциплины. Но в любые времена хорошие педагоги - "товар" штучный, не поддающийся массовому производству ни в духовных семинариях, ни в педагогических институтах. И потому большая часть гимназических преподавателей (в том числе законоучителей) XIX - начала XX в. представляла собой обычных чиновников от образования, отбывавших в классах положенные часы и трепетавших перед грозным начальством. Немногие из них обладали даром красноречия, житейской мудростью и педагогическими талантами.

Известный петербургский педагог В.Я. Стоюнин отмечал, что далеко не каждый человек в рясе способен нести детям слово Божие. Конечно, встречались среди гимназических законоучителей настоящие духовные пастыри, умевшие убеждать своих учеников в том, что образованные люди должны непременно знать догматы и историю своей религии, как бы они ни были равнодушны к учению церкви. Но это были, скорее, исключения из общего правила.

Любопытно, что в весьма обширной мемуарной литературе, посвященной быту и нравам дореволюционных российских школ, где авторы дают иногда восторженные, а иногда и убийственные характеристики своим учителям и гувернерам, довольно редко упоминаются законоучители. Логично предположить, что это было связано, в первую очередь, с тем, что они, вопреки своим прямым обязанностям, не оставляли в душах и памяти гимназистов ни малейшего следа.

...но не по значению

Обычно ни сами батюшки, которых между собой ученики могли запросто называть "малообразованными попиками" и "проклятыми попищами", ни их предмет не имели в учебных заведениях никакого ореола святости. Уроки закона Божия с таким же успехом могли быть нудными и ненавистными, как уроки математики, географии или греческого языка. Чаще всего занятия сводились к вызубриванию и механическому воспроизведению страниц соответствующих учебников, молитв и христианских заповедей.

В воспоминаниях В.Г. Короленко есть главка под названием "Религия дома и в школе", из которой видно, что, будучи гимназистом, он охотно посещал церковь с отцом, стремился уловить настоящее молитвенное настроение, но к урокам закона Божия оставался равнодушным, так как в голосе законоучителя ни разу "не дрогнула ни одна нота, в которой бы послышалось внутреннее чувство, живая вера; вместо этого была всегда наготове искусная, суховатая и глубоко безразличная эрудиция".

Но такой эрудированный преподаватель в рясе был еще не худшим вариантом. В автобиографической повести К.Г. Паустовского дается портрет "дряхлого, шепелявого и глухого" протоиерея, у которого на уроках "можно было нести любую галиматью, но требовалось только говорить быстро и монотонно". Почтенный старец мирно засыпал на второй-третьей минуте, а ученики на задних партах играли в разные игры, читали посторонние книги вроде "Приключений знаменитого американского сыщика Ника Картера" и даже жарили на спичках маленьких копченых рыбок. Перед звонком, чтобы разбудить иерея, роняли на пол связку книг или чихали по команде всем классом.

Не лучше, по воспоминаниям С.Я. Маршака, обстояло дело и с предписанным Уставами "благоговейным" отношением к молитвам. Балуясь, школяры переделывали их на свой лад: "во имя Отца и Сына и Святого брюха..." Если первым уроком шел урок немецкого или французского языка, который вел иностранец, плохо понимавший по-русски, мальчишки развлекались тем, что вместо краткой молитвы читали все подряд, в том числе и заупокойные, служили целые молебны и панихиды, стремясь во что бы то ни стало оттянуть начало занятий.

Нередко, рассказывает Короленко, под любым благовидным предлогом гимназисты старались "прогулять" церковные службы, а некоторые умельцы искусно изображали дурноту и обмороки, чтобы быть выведенными надзирателями на улицу. Оставшиеся "молельщики", находившиеся в пределах видимости батюшки или учителей, вели себя смирно, но считали минуты до окончания этого "томительного путешествия по знойной пустыне..." Те же, кто оказывался на задних рядах (обычно старшеклассники), занимались "осквернением храма", то есть разговаривали, смеялись, сидели на полу, переводили по подстрочнику Софокла или заглядывались на хорошеньких прихожанок. И лишь появление свирепого инспектора могло заставить их принять вид "верующих послушников, проникнутых религиозным экстазом", вспоминал еще один экс-гимназист А. Ярош. Таким образом, обязательность уроков закона Божия, неотвратимость экзаменов, безликость, излишняя суровость, а то и, наоборот, полное равнодушие священников, стоявших за учительской кафедрой, бдительный контроль школы за посещением церкви нередко превращали все в фарс или рутину, а следовательно, подтачивали религиозность детей, приобретенную в лоне семьи.

Опыт дореволюционной школы, полагаю, свидетельствует о том, что ни закон Божий по расписанию, ни обязательные ежедневные молитвы до и после занятий, ни строго соблюдаемые посты сами по себе не в состоянии улучшить нравственный климат в обществе, за что так ратуют нынешние сторонники внедрения религии в школьную жизнь. Стоит, наверное, напомнить: мужская гимназия XIX - начала XX в. - это не только чистенькие мундирчики и стройный хор церковных певчих. За благопристойным "фасадом" нередко скрывались самодурство учителей и бесправие учеников, "дедовщина" с мордобоем, воровство и так порицаемый православием гомосексуализм; удручающим было количество самоубийств среди подростков и юношей.

Наивно полагать, что старые школы являлись своеобразными фабриками, выпускавшими в жизнь исключительно высокообразованную интеллектуальную элиту страны и добропорядочных христиан. Из них выходили очень разные люди, в том числе нигилисты, анархисты и революционеры. Как известно, в аттестате у Владимира Ульянова по закону Божию стояло "пять", однако это обстоятельство, когда Ульянов-Ленин пришел к власти, не спасло церкви, в том числе и гимназические, от разгрома и поругания, а священников от расстрелов.

Думаю, связывать серьезные надежды на духовное оздоровление общества с внедрением в учебные заведения "Основ православной культуры" не стоит. Гораздо важнее в этом плане добиться реальной защиты каждой личности от давления и произвола с чьей бы то ни было стороны. В том числе со стороны системы школьного образования.

Татьяна Пашкова, к. и. н., доцент РГПУ имени А.И. Герцена, Санкт-Петербург