Журнал «Человек» 3/2011 (сокращенный вариант текста)

Возмутитель спокойствия

Самым известным и самым неординарным, временами даже эпатажным американским эволюционистом второй половины XX — начала XXI века был, без сомнения, С.Д. Гулд (1941—2002). Именно ему принадлежит наиболее разработанная эволюционная концепция, альтернативная "синтетической теории эволюции" (СТЭ), получившая название теории прерывистого равновесия (ТПР). Эмпирически ТПР была основана преимущественно на данных, полученных благодаря быстро прогрессирующей палеонтологии. Изучая эволюцию девонского рода трилобитов соместно c Н. Элдриджем, Гулд пришел к выводу, что переход между их последовательно сменявшими друг друга формами происходил не постепенно, а скачками. Эти данные свидетельствовали о том, что один вид, существовавший в течение миллионов лет без каких-либо существенных изменений, внезапно исчезал и в вышележащих слоях заменялся новым, с иными морфологическими признаками. Этот процесс чередования стабильного состояния вида и быстрой смены его новым видом был назван "прерывистым равновесием".

Последовавшие дискуссии и исследования констатировали, что если избегать нарочитых крайностей и противопоставлений, разумно уточнять и расширять рамки самой СТЭ, то ТПР вполне совместима с основными положениями СТЭ.

Тем не менее, Гулд настаивал на том, что палеонтологические данные свидетельствуют против того, что главной тенденцией эволюционных процессов был прогресс. Представление о прогрессе является своего рода предрассудком, следствием человеческого нарциссцизма, следовательно, необходимо отказаться от понятий «прогресс» и «усложнение» и считать, что, вероятно, "Нomo sapiens - всего лишь крошечный, поздно возникающий прутик на чрезвычайно ветвистом кустарнике жизни".

И нашим, и вашим

Двойственность, если не двусмысленность эволюционной позиции Гулда, привела к такой же двойственности его точки зрения на соотношение науки и религии. Кратко эта точка зрения может быть выражена в принципе равноценности и непересекаемости науки и религии, означающем по Гулду, что наука и религия принадлежат к "непересекающимся магистериям" (сокращенно — NOMA), то есть к разным областям и имеют дело с разными вопросами человеческого бытия. Таким образом, между ними не может быть никакого конфликта: наука имеет дело с фактами, а религия касается вопросов этики, ценностей и целей.

Свой тезис "непересекающихся магистерий" Гулд обстоятельно развил в двух книгах, получивших многочисленные отклики. В первой он поставил перед собой честолюбивую цель — "определить идеальные отношения между наукой и религией таким способом, чтобы максимизировать выгоду от каждой для общества", выявить "принципиальное средство ухода от ненужного конфликта между теологами и учеными". Он выступал против представления, что наука и религия несовместимы и противоречат друг другу. Таковыми они становятся в том случае, если религия трактуется в узком смысле вероучения, которое требует удивительных вмешательств Бога в историю и природу и которое отказывается признавать доказательства эволюции. Если же религия понимается в более широком смысле - как философский теизм, свободный от суеверия или как светский гуманизм, основанный на этических нормах, то Гулд не видит никакого конфликта между двумя магистериями. Тогда наука и религии как две самостоятельные области не только могут быть объединены в единой концептуальной схеме, но и "процветать рядом подобно двум независимым нациям в мире друг с другом".

Наглядной иллюстрацией того, чем является принцип NOMA, является, по Гулду, ситуация соотношения науки и искусства, которые тоже являются непересекающимися областями. Большинство людей не видит никакого противоречия или конкуренции между искусством и наукой; обе "магистерий" вносят свой вклад в более полную оценку жизни. Почему же наука и религия не могут быть в таких же отношениях? Кроме того, обосновывая правильность своего тезиса, он утверждал, что "большинство религиозных и научных лидеров фактически защищают предписания NOMA", a креационисты и воинственные атеисты с их "ограниченным понятием религии" являются исключением.

Выдвигая и обосновывая принцип NOMA, Гулд настаивал на том, что наука дает "голое", бесценностное знание, а истинно человеческое, в частности, нравственность, напрасно искать в дочеловеческом, то есть в природе. В 1982 г. в он писал, что неспособность человека различать универсальное добро не означает недостатка проницательности или изобретательности, но всего лишь демонстрирует, что природа не содержит в себе никаких моральных посланий, предназначенных для человека. Поэтому мораль — предмет размышлений для философов, богословов, для гуманитариев вообще, как и для всех думающих людей. Ответы на этические вопросы не могут быть получены от природы, поэтому они не могут возникнуть как сумма данных, добытых наукой. Наблюдаемое и постигаемое наукой состояние мира не учит, по Гулду, людей тому, как они должны изменить или сохранить мир этически наилучшим способом.

Обосновывая и защищая принцип NOMA, Гулд использовал авторитет Ч. Дарвина, заявляя следующее: "Дарвин не использовал эволюцию, чтобы продвинуть атеизм или утверждать, что никакое понятие Бога не могло бы когда-либо быть согласовано со структурой природы. Если многие западные мыслители когда-то призвали ограниченное и непростительное понятие божественного, чтобы объявить невозможность эволюции, Дарвин не совершил ту же самую высокомерную ошибку в противоположном направлении, и не утверждал, что факт эволюции подразумевает небытие Бога".

Скажи мне, кто тебя хвалит, и я скажу, кто ты

Попытка Гулда найти универсальное средство для приведения науки и религии в состояние "вечного и нерушимого мира" встретило ряд одобрительных отзывов и похвал, вызвала горячее одобрение у сторонников "научного креационизма", использовавших ее, как и его "неортодоксальную" ТПР, в своих собственных интересах. Некоторые рецензенты, давшие негативную оценку эволюционной концепции "позднего" Гулда, прямо указывали на то, что вольно или невольно своей критикой дарвинистской СТЭ он помог креационистам. Креационисты, ссылаясь на Гулда как на авторитет в области палеонтологии и эволюционной теории, утверждали, что прерывистая эволюция обнаруживает и подтверждает вмешательство Бога в эволюционный процесс. Ведь внезапное появление новых видов указывает на божественные акты специального их сотворения. Гулд отрицал такую интерпретацию ТПР и осуждал тех, кто ее дал, отмечая, что геологический "момент", в течение которого происходит "внезапное" видовое изменение, занимает примерно 15 000—20 000 лет. Величина временного периода, в течение которого происходит "прерывистое", а не постепенное видовое изменение, очень различна и охватывает периоды от 5 000-6 000 до 100 000-200 000 лет. Причем эти "взрывы" изменения вызваны известными в эволюционной генетике процессами, такими как генетическая мутация и естественный отбор, приводящими к адаптивному эволюционному изменению. Фактически Гулд подтверждает правильность объяснения внезапного видообразования, которое дается СТЭ.

"Услуга" Гулда "научным креационистам" была неожиданной не только для его коллег, но и для большого числа людей вне научного цеха, ведь ранее он был известен как критик креационизма и защитник преподавания эволюционной теории в американской школе, сам себя называвший агностиком, склонным к атеизму. В частности, летом 1999 г., когда совет по образованию штата Канзас проголосовал за исключение преподавания теории эволюции, Гулд публично заявил, что преподавать биологию без теории эволюции "все равно что учить английскому без грамматики", а сам вопрос о том, следует ли преподавать эволюционную теорию "может возникнуть только в безумной стране".

Как бы то ни было, Гулд действительно оказал определенную поддержку креационистскому движению в США. На протяжении трех десятилетий Гулд развивал отличную от СТЭ теорию эволюции, всячески преуменьшая роль естественного отбора, в особенности возможность эволюции на основе отбора создавать сложные и прогрессивные формы, включая человека. Поэтому креационисты, настаивавшие на том же, были рады, что известный и авторитетный палеонтолог подкреплял их со- мнения.

Судный день

Именно из-за поддержки Гулда "научными креационистами", он был причислен к тем ученым, которые настаивают на необходимости примирить науку и религию в ущерб науке и здравому смыслу.

На первый взгляд выглядящая разумной и даже благородной, позиция Гулда на практике оказывается всегда самой невыгодной и неверной, поскольку выражает точку зрения, которая в конечном счете все равно неприемлема для противоборствующих сторон. Те, кто на словах одобряет такую позицию, в действительности ее не разделяют и "про себя" критикуют.

Именно такой критике подверглась концепция Гулда о равноценности и непересекаемости науки и религии со стороны тех, кто отстаивал более "толерантные" отношения и более глубокие связи между наукой и религией. Некоторые высоко оценивали работы, в которых эта концепция была представлена. Другие, отдавая предпочтение позиции Гулда как более приемлемой и конструктивной по сравнению с позицией Р. Докинза, считающего конфликт между наукой и религией непреодолимым, все же отмечали, что эта модель конфликта "так же неубедительна, как и модель NOMA".

В качестве аргументов, демонстрирующих неубедительность принципа NOMA, приводилось три основания. Первое имеет исторический характер и состоит в том, что определенный обмен идеями между наукой и религией на протяжении веков, а также их взаимодействие, продолжающееся по сей день, "не подтверждают тот взгляд, что эти две области человеческой деятельности лежат в разных плоскостях". Поэтому Гулд сам разрушил собственную модель, сочиняя занимательные очерки о ключевых для истории науки лицах, на мышление которых, по его мнению, сильное влияние оказали их религиозные взгляды. Вторым основанием является тот факт, что, хотя наука и религия на самом деле задают разные вопросы о действительности, действительность, к которой они обращаются, одна и та же. Третье основание заключается в достаточно очевидном факте, что и наука, и религия являются сферами человеческой деятельности. Ученые, имеющие религиозные убеждения, по понедельникам работают вместе с учеными-атеистами в лаборатории, а по воскресеньям посещают богослужение в церкви. Несмотря на то что эти два действия прямо никак не соотносятся, невозможно отделить одну грань человеческой жизни от другой. Многие христиане утверждают, что в их жизни превосходно взаимодействуют их религиозное и научное существования. Более того, есть верующие, причем не только ученые, которые утверждают, что их вера, их религиозные воззрения так же, как и научные убеждения, опираются на факты. А эти утверждения прямо "вступают в некоторое противоречие с моделью NOMA".

Цель этой критики — показать, что из всех моделей взаимоотношений науки и религии лучшей является модель дополнительности, поскольку, даже если она и "не охватывает все виды взаимоотношений между наукой и религией, но справедлива для многих из них, вводя представление о многослойной реальности". Иначе говоря, есть реальность, которая доступна науке и может быть познана ее методами, а есть та, которая постигается только через религиозное откровение. Получается тот же гулдовский принцип NOMA, но как бы вывернутый наизнанку, причем таким образом, что идея равноценности двух областей, науки и религии, сменяется на постулат о подчиненности науки религии, ибо сверхъестественная реальность по определению выше естественной.

При ближайшем рассмотрении принцип NOMA встречается и с рядом других трудностей. По Гулду, каждая магистерия создает свои собственные правила и допустимые вопросы и устанавливает свои собственные критерии для вынесения суждений и принятия решений. В результате у Гулда не возникает никаких проблем при описании инструментов, которые применяются в магистерии науки и которые включают, конечно же, научный метод, предполагающий, что любые "заключения должны остаться открытыми для эмпирического испытательного и потенциального отклонения". Таким образом, с магистерией науки у Гулда как будто все в порядке. Но не так с магистерией религии. Результатом религиозного поиска по Гулду является обретение смысла и морали, но совершенно не ясно, как их следует различать, обсуждать и как принимать решения. Остается поверить, что этот процесс "логически отличен" и "полностью отделен" от процесса поиска в науке.

По мнению некоторых критиков, для выяснения правильности и применимости концепции Гулда полезно обратиться к традиционным религиям и выяснить, как сформировались их системы предельного значения и этической ценности. Оказывается, что каждая система базируется на некотором виде космологии и одновременно на своего рода соглашении между Богом и людьми. Но эта практика противоречит пониманию религии Гулдом и его принципу NOMA. "Первая заповедь" для всех версий NOMA гласит, что нельзя смешивать магистерии, утверждая, что Бог непосредственно предопределяет важные события в истории природы посредством специального вмешательства, познаваемым только через откровение и не доступным для науки. Но большинство космологий традиционных религий возникли прежде науки и научных космологий. А отказ от любой космологии на основе чуда — это уже принцип "воинствующих атеистов", который Гулд отвергает и порицает. Единомышленник Гулда, К. Вилбер, заявлял, что если религии суждено выжить в современном мире, она должна выбросить за борт свои фальшивые утверждения. Но чем заменить их? Если научное понимание природы отвергнуто как возможный источник обретения новых смыслов и новой этики, то где найти новые источники того и другого?

Не выдерживает критики возражение Гулда против "нелепо ревизионистской истории самой науки", на которую часто ссылаются ученые в спорах о религии. По Гулду, многие известные ученые прожили очень религиозные жизни, и даже Ч. Дарвин и Т. Хаксли придерживались более тонких взглядов на религию, чем им обычно приписывают. Однако, ему следовало бы подобрать более подходящие примеры. Оба эти эволюциониста жили в благочестивом девятнадцатом столетии, и для любого викторианца было очень трудно стать совершенно свободным по отношению к религии, тем более публично, оставаясь уважаемым членом общества. Другое дело — современные ученые, которым не грозит потеря работы или положения в обществе, если они выскажут свои сомнения относительно религии. Тем не менее, многие из ведущих ученых столетия, включая некоторых из самых ярких звезд эволюционной биологии, предположительно наиболее атеистической из всех наук, были очень религиозны. В качестве примера таких столпов эволюционной биологии, которых следовало бы привести Гулду, называются Ф.Г. Добржанский, P.A. Фишер и Дж. B.C. Холдэйн. Добржанский действительно был верующим, но весьма своеобразным, и не был богословом, даже любителем.

Ставя знак равенства, если не тождества между религией и моралью, Гулд фактически делает подмену или, того хуже, подлог: он все этические рассуждения и поиски называет религией, и тогда оказывается, что все этическое не может не быть религиозным. Такая религия оказывается на поверку вовсе не религией, а неким этическим гуманизмом, обряженным в религиозную форму.

Показательно сравнение позиции Гулда с позицией одного из наиболее известных противников религии Б. Рассела, Дж.С. Хаксли и ряда других выдающихся ученых и мыслителей. В частности, Б. Рассел утверждал, что "Вся концепция бога является концепцией, перенятой от древних восточных деспотий. Это — концепция, совершенно недостойная свободных людей. Когда вы слышите, как люди в церкви уничижают себя и заявляют, что они несчастные грешники и все прочее, то это представляется унизительным и недостойным уважающих себя человеческих существ. Мы же должны стоять прямо и глядеть открыто в лицо миру. Хорошему миру нужны бесстрашный взгляд и свободный разум. Ему нужна надежда на будущее, а не бесконечные оглядки на прошлое, которое уже умерло и, мы уверены, будет далеко превзойдено тем будущим, которое может быть создано нашим разумом". Этот бесстрашный взгляд и свободный разум человек, по Б. Расселу, приобрел благодаря науке: "Наука может научить нас — и этому, я думаю, нас могут научить наши собственные сердца — перестать озираться вокруг в поисках воображаемых защитников, перестать придумывать себе союзников на небе, а лучше положиться на собственные усилия здесь, на земле, чтобы сделать этот мир местом, пригодным для жизни, а не таким местом, каким его делали церкви на протяжении всех этих столетий". Но если для Б. Рассела такое понимание человека и его места в мире было намеренно и вызывающе антирелигиозно, то по Гулду это, наоборот, религия. Очевидно, что оба эти понимания не могут быть верны одновременно, и, большинство будет ближе к тому, чтобы разделить представление Рассела, чем использовать представление Гулда.

Позиция Гулда подверглась критике и со стороны верующих, поскольку принцип NOMA их удовлетворить не мог.

Верующий критик Гулда приводит противоположный пример приоритета религии перед наукой, когда некоторые аспекты квантовой механики были "предугаданы" верующей через откровение за пятьдесят лет до их доказательства в лаборатории. Это нарушение принципа NOMA якобы демонстрирует преимущество религии перед наукой, подтверждая, что "Бог имеет власть действовать в естественном мире способами, неизвестными (и возможно непостижимыми) для науки, и это она сделала прежде, чем физики экспериментально пришли к некоторым поразительно сходным заключениям". Этот пример ничего не доказывает, во всяком случае, с точки зрения науки. Ведь и Демокрит, который с точки зрения христианской церкви является язычником, предугадал некоторые свойства атома, к которым современные физики приходят экспериментально до сих пор. Означает ли это, что ему тоже было откровение?

Первой заповедью с точки зрения религии всегда было, есть и останется, что "не будет никаких других богов перед одним Богом, и это означает, что диалог между наукой и религией не является и никогда не может быть дебатами равных". Поэтому Гулд "может изучать камни, но Бог создавал камни и, если это нравится Богу, те камни смогут кричать и петь или быть воплощены в сыновей Авраама". Принцип NOMA терпит неудачу, потому что "никто не может обслуживать двух господ" и всегда найдутся люди, которые будут служить Богу, веря в то, что "Бог непосредственно предопределяет все вещи независимо от того, доступно ли действие Бога для науки".

Среди неверующих вызывало непонимание частое употребление Гулдом религиозных выражений, таких, например, как "одному Богу известно", "Бог в деталях", "Аминь", которым он иногда заканчивает свои тексты, что создает впечатление, будто он близок к вере. Оговорка, что они используются "только" как выражения, игра слов "не выдерживает никакого оправдания и выглядит лицемерной", даже если предположить, что Гулд писал так ради своих религиозных друзей и коллег.

В итоге, как и в случае с Добржанским, попытка Гулда сесть на два стула приводит к тому, что тот, кто пытался это сделать, оказывается между стульями, порицаемый с обеих сторон.

Или хорошо, или ничего

По мнению некоторых заслуга Гулда состояла уже в том, что он поставил вопрос о соотношении науки и религии. Вот пример: "Проблема, к которой Гулд обращается, действительно та давняя, которую в значительной степени игнорировала и наука и наиболее организованные религии, в ущерб обеим. Гулд рассматривает серьезные проблемы, которые явились результатом этого. Тот факт, что Гулд обращается к этому предмету так успешно, как он это делает, говорит о его способностях как мыслителя и о его признании того, что является важным для нас как людей". На самом деле, эту проблему поставил не он один, ее поставил прогресс науки и прогресс эволюции человека. Но недостаточно только поставить проблему, надо попытаться ее решить. Преуспел ли Гулд в ее решении?

Известная максима "О мертвых или хорошо, или ничего", как правило, почти всегда нарушается. Была она нарушена и по отношению к Гулду. Споры и серьезные битвы шли, идут и еще долго будут идти между научным и религиозным мировоззрением и их приверженцами.

В этих битвах пока ни одна из сторон не одержала окончательной победы, но важнее другое. Значит, конфликт не может быть преодолен посредством замирения, а временное и неустойчивое равновесие представляет собой вынужденный компромисс, непрочное состояние мирного существования, что и отразилось в воззрениях Гулда, как в зеркале.

Но куда ведет этот компромисс, в чем главная эволюционная тенденция, тот самый прогресс, который Гулд пытался отрицать? Прогресс состоял в том, что эволюция постоянно карабкалась вверх, преодолевая самое себя и свои временные, пробные конструкции. В результате его работы, ценой огромных усилий и жертв был найден другой механизм, тоже не идеальный, но тысячекратно ускоривший эволюцию. Название этого механизма — человек. Это тоже несовершенный и далеко не абсолютно моральный механизм.

Да, человек был "случайной", маленькой веточкой на огромном и развесистом кусте эволюционирующей жизни. Тут Гулд прав. Но уже тогда и тем более теперь человек есть и вершина, и ось эволюции, а не одна из бесчисленных проселочных дорог, лишь по иронии эволюционной истории получившая выход на "хай-вэй". Эволюция часто идет странными путями, употребляет негожие средства и никогда и никому не дает никаких гарантий. Перефразируя, можно было бы, наверное, сказать: "Неисповедимы пути твои, эволюция!". Но теперь уже исповедимы. Исповедимы постольку, поскольку человек теперь становится не только предметом, но и главным действующим лицом эволюции, поскольку он познает законы и своей собственной деятельности и законы эволюции всего универсума. Он, конечно, еще далеко не волшебник, он еще только учится, и всегда будет учиться, но он уже способен учиться. И он, о чем Гулд не сказал, увы, ни слова, все-таки не один. В своем восхождении он - в связке со всем миром, с такой же универсальной, как и он сам, всеобщей эволюцией.

Михаил Конашев