ПАТРИОТИЗМ БЕЗ ШОВИНИЗМА
Борис Родоман
Трагическая практика ХХ века скомпрометировала такие понятия, которые
сто лет назад казались миллионам людей вполне положительными, например,
«социализм» и «демократия». Для многих наших сограждан эти слова в
разное время стали чуть ли не ругательными.
К числу пострадавших понятий относится и патриотизм,
который все русские словари толкуют почти одинаково: «Любовь,
преданность, привязанность к своему отечеству, к своему народу», из
чего, казалось бы, должно следовать, что это чувство естественное,
здоровое, нормальное, широко распространённое, как привязанность к
семье, к родному дому, к своим вещам и привычкам, а стало быть, оно
никаким особым личным достоинством не является. Однако в современной
России о своём монопольном праве называться патриотами громогласно
заявляют воинствующие националисты-ксенофобы, поэтому тем, кто не вошёл
в их компанию, рассуждать о патриотизме стало как-то неприлично.
Хотелось бы очистить понятие «патриотизм» от налипшей на него грязи и
тем самым его отчасти реабилитировать, но не столько восстанавливать
старый смысл, сколько посмотреть, каким может быть его новое, более
позитивное, продуктивное, гуманистическое содержание. Положительный
идеал трудно рисовать без отрицательных примеров, поэтому мишенью
критики будет своеобразный, на мой взгляд, односторонний и неполный
патриотизм, который до 1991 г. назывался советским, а теперь именуется
российским или русским, но по духу остался прежним.
Понимание и воспитание патриотизма ещё в советской школе страдало
многими недостатками, уводившими его от гуманизма и общечеловеческих
ценностей. Воспользуемся перечнем этих изъянов, чтобы привязать к ним
позитивные представления и предложения.
Патриотизм без уроков «патриотики»
В советское время патриотизм был искусственно выделен из прочих
человеческих качеств, сконцентрирован в образах выдающихся и
полумифических героев-патриотов, поставлен на идеологический пьедестал
для преклонения и подражания, вплоть до проведения особых уроков
патриотизма. В этом сказались особенности примитивного тоталитарного
мышления.
Если сущность патриотизма заключается в любви к родине, то любовь –
чувство интимное и стыдливое, не предназначенное для публичного
обозрения. Поэтому обсуждать, является ли тот или иной человек патриотом
и в какой степени, – это, пожалуй, неприлично. Тем более неприлично
называть патриотом самого себя. Это всё равно, что заявить: «Я – умный,
хороший! А вы какие?».
«Вера без дел мертва», говорят христиане. Если суть патриотизма в
значительной степени заключается в любви и вере, то доказывается он не
словами, а делами, не столько отдельными мероприятиями, сколько всем
образом жизни. Если можно «преподавать патриотизм» детям в школе, то не
на особых уроках «патриотики», а на каких-то других – думается, что на
всех уроках, по всем предметам, но тактично и скромно, без выпячивания и
утрирования.
Патриотизм может быть не только военным, но и мирным
Советский патриотизм был чрезмерно воинственным, но в таком же
качестве он возрождается и в наши дни, если воспитание называется не
просто патриотическим, а военно-патриотическим. Против связи патриотизма
с военной подготовкой возразить трудно, но логика требует: если есть
патриотизм военный, то
должен быть и мирный.
Война и мир – такие же антиподы, как смерть и жизнь. Получается, что два
разных патриотизма – противники, которые могут столкнуться, как
демонстранты-пацифисты сталкиваются с полицией у ворот военной базы.
Примитивная пропаганда не обходится без образа
врага. К сожалению,
общий враг или только страх перед воображаемым врагом сплачивает людей
больше, чем положительные идеалы. Если врага нет, то его надо выдумать
или сделать, например, напасть на соседа или объявить врагами какую-то
часть соотечественников. В советское время нам внушали, что наша страна
– лучшая в мире, а мы – самый свободный и счастливый народ, и указывали
на врагов, которые якобы хотели у нас это счастье отнять.
В военно-политических академиях защищались диссертации о том, как
воспитывать ненависть к врагу. Диссертанты сетовали: в повседневной
жизни наш солдат, задавленный рутиной, совсем не вспоминает о
закордонных врагах. В этом видели недостаток патриотического воспитания.
Но не таков ли подход к патриотизму и сегодня?
Сторожевых и бойцовых собак искусственно злят, превращая их в опасных
для общества душевнобольных, в грозное и не полностью контролируемое
оружие, на владение которым следовало бы выдавать разрешение. Но
западноевропейские законы запрещают так издеваться над животными. А
милитаристское воспитание подростков – разве не то же самое?
Но если вправду положительный идеал невозможен без жупела и нам никак
не обойтись без врагов, то может быть и мы, старающиеся быть
гуманистами, воспользуемся образом врага, но перенесём его с внешней
стороны вовнутрь, из военно-политической сферы в экологическую. Самые
опасные враги родной земли – мы сами! Это мы загубили Волгу, избороздили
вездеходами и завалили металлоломом тундру, залили тайгу нефтью,
отравляем Байкал. Это мы направляем в канализацию целые реки чистой
питьевой воды. Это мы переводим леса на газетную и рекламную макулатуру,
чтобы небрежно пробежать глазами по заголовкам и выкинуть, не читая, и
не нашлось среди нас ни одного, кто отказался бы от дачи, автомобиля,
гаража ради охраны природы.
Мы все, живущие за счёт невозобновляемых природных ресурсов, –
соучастники великого, всемирно-исторического экологического
преступления. Но, несмотря на тяжесть злодеяния, мы уверяем себя, что
любим свою землю. Что ж, может быть ещё не всё потеряно. Мы повинимся,
раскаемся, прислушаемся к голосам своего здравого смысла и к тем учёным,
которые давно нас предупреждают. Так станем же под знамёна экологии,
сплотимся и ударим по злейшим врагам России, сидящим в нас самих – по
нашей лени, расхлябанности, алчности, эгоизму, неряшливости, невежеству!
Можно любить страну, но не любить государство
Советский патриотизм был чрезмерно государственным. Он был направлен
не столько на общество, сколько на ту казарму, в которой оно жило,
особенно же на её толстые стены – государственные границы, «священные
рубежи Родины». Культ колючей проволоки и охранников – замечательная
религия, придуманная для страны ГУЛАГа.
В пограничную зону, фактически находившуюся на военном положении,
была превращена чуть ли не бóльшая часть страны (особенно Дальний Восток
и Крайний Север, все острова и берега морей). Пограничными считались
целые области и республики. Если подходить сегодня к России с прежними
советскими мерками, то из 89 «субъектов федерации» не пограничными
окажутся только 30. Так что ж, в остальных вводить особо строгий
паспортный режим и ловить ночью голеньких на пляжах? (Любимая игра
сексуально озабоченных солдат-пограничников).
Государство с его «силовыми структурами» по-прежнему играет
выдающуюся роль в нашей жизни. Прямолинейная попытка развести россиянина
с государством, т.е. научить его самого себя кормить и обслуживать, с
первого наскока не удалась; вместо плавной передачи полномочий и функций
от бюрократов в частные руки и общественным организациям получилась
криминальная анархия, быстро преобразовавшаяся в какой-то
государственный капитализм под крышей спецслужб.
Теперь уже ясно, что бракоразводный процесс личности и государства в
России растянется надолго, однако рациональное зерно в первоначальных
замыслах реформ (1991 – 1993 г.) заключалось всё-таки в том, чтобы
поставить гражданина юридически наравне с государством, а у последнего
свести функции к минимуму – сделать государство ответственным наёмным
слугой самоорганизованного общества, а не циничным хозяином людского
поголовья; какой-то комплексной санитарно-судебно-пожарно-налоговой
службой, не более того. И у пожарных команд могут быть свои любители и
болельщики, присутствующие на их соревнованиях, но большинство населения
вспоминает о спасателях лишь когда случится авария. Таким должно быть и
государство в его роли «ночного сторожа». К концу ХХ столетия
большинство государств мира стали служебными,
в России же сохраняется архаический вид государства – господствующее,
которое распоряжается своими гражданами как собственностью.
В эпоху глобализации мировой экономики и возрастающего господства
транснациональных корпораций государство могло бы взять на себя многие
социальные функции, чтобы защитить малоимущих, слабых, не желающих «идти
в ногу с веком», коренные малочисленные народы, природное и культурное
наследие и тем оправдать своё (разросшегося бюрократического аппарата)
существование, однако ничего подобного мы в своём отечестве пока не
наблюдаем. Сегодня Российское государство всё больше отворачивается от
«населения», чтобы обслуживать «элиту».
В такой ситуации я плыву, по-видимому, против течения, поскольку
считаю: быть патриотом – значит ценить, любить, сохранять, украшать,
изучать, обогащать прежде всего родной ландшафт, язык, культуру, и
только во вторую очередь и не обязательно – те институты и учреждения,
которые демократическому обществу всё ещё печально необходимы, как
протезы инвалиду – бюрократию, армию, государственные границы.
У большого патриота много отечеств
Россиянам, по-моему, всегда не хватало местного патриотизма, регионального самосознания.
Виной тому, думается, централизация самодержавной власти, не терпящей
конкурентов; частые принудительные и вынужденные переселения и
перемещения по службе, практиковавшиеся в нашей империи, её колониальный
характер. Тем более заметны редкие и яркие исключения. Так, художник
И.К. Айвазовский был трогательным патриотом родного города – Феодосии
(ныне утратившей многоязыкий средиземноморский колорит). Он подарил ей
водопровод, помогал проектировать железную дорогу.
В советское время заметным местным патриотизмом отличались
ленинградцы, одесситы, потомки архангельских поморов; о своих регионах с
гордостью говорили дальневосточники, сибиряки, уральцы. И всё же это
было скорее исключение, чем правило. Даже крупные части СССР обычно не
назывались родиной, и уж тем более отечеством. Считалось само собой
разумеющимся, что отечество у всех советских людей одно – Советский
Союз. Цензура запрещала называть странами даже такие крупные союзные
республики, как Украина и Казахстан.
Лишь в самом конце советской эпохи было сделано послабление: наши
идеологи поняли, что для полноценного гражданского самосознания
необходимо и чувство малой
родины. Ею отныне могло считаться родное село, город, регион. С тех
пор выражение «малая родина» вошло в моду, оно часто употребляется и в
наши дни. Таким образом, причитающихся каждому гражданину родин стало
две, но не больше, а, по-моему, и этого очень мало. Оседлого жителя
окружают контуры множества территориальных единиц, и каждая может быть
для него своей, родной, любимой.
Россия – не единственная родина для человека, родившегося и живущего
в нашей стране. Его родина – это и регион, природная зона, город или
деревня, часть города, микрорайон и т.д. Патриотические чувства по
отношению к этим объектам имеют право на существование и должны
рассматриваться как равноценные, должны быть равноправными, как разные
формы собственности, без всякого подчинения патриотизму якобы главному –
великодержавному. Такое вот новшество, в виде новой грозди старых
терминов, я предлагаю: многоуровенный, многоступенчатый,
иерархический, многогранный патриотизм.
У человека, духовно и душевно развитого, чувство родины многогранно и
многоярусно: он ощущает себя гражданином Вселенной, как В.И. Вернадский
и К.Э. Циолковский; европейцем, как А.С. Пушкин и Ф.И. Тютчев: сыном
«богоизбранного» отечества, как Ф.М. Достоевский и В.С Соловьёв;
частицей родной природы, как И.И. Левитан и М.М. Пришвин; москвичом, как
П.Д. Боборыкин и В.А. Гиляровский; «сыном Арбата», как А.Н. Рыбаков и
Б.Ш. Окуджава.
Территориальные области, считающиеся своими, родными, не всегда
вложены одна в другую, как матрёшки. Они могут быть однопорядковыми по
размеру и пересекаться (частично накладываться), как диаграммы Эйлера –
Венна, имея общий участок там, где находится мой дом. Объектом
патриотизма не обязательно должна быть казённая
административно-территориальная единица или иная область, значимая для
большинства окружающих людей. Ощущение родины у каждого может быть своё,
различны и её границы; в этом и проявляется личность.
Патриотизм без чванства и высокомерия
Если человек постоянно хвастается, хвалит самого себя – это вроде бы
не хорошо; так, по крайней мере, учили нас в детстве. А если хвалится
государство, народ? Самовосхваление личности или большой группы людей –
что это, глупость или нормальная самореклама, необходимая для успеха?
Советский патриотизм был пронизан чванством и высокомерием, ощущением
головокружительного превосходства своего над чужим. «Последний советский
человек» считался лучше, чище, морально выше сáмого высокопоставленного
«зарубежного чинуши, влачащего на себе ярмо капиталистического рабства».
Эти слова И.В. Сталина в наших школах заучивали и выкрикивали хором, но
не без иронии; среди ребят и тогда находились юродивые, вышучивавшие
официальную идеологию: «Правда ли, что наш советский жулик лучше ихнего
генерала де Голля?»
Конечно, не такой разъединяющий, подавляющий, ксенофобный патриотизм
имел я в виду, когда предлагал моим читателям сделаться патриотами не
только большой, но и малой родины. Нетрудно представить, к какому
разобщению людей приведёт чванливый патриотизм, если он будет исходить
не только от государства, но и от малых территорий и групп – от каждого
города, улицы, школы, рода, клана, банды. Собственно говоря, так оно
отчасти было, есть и наверно будет всегда: раскол толпы, особенно
молодёжной, на враждующие группировки; драки и походы стенка на стенку,
бои за свою улицу, школу, деревню. Нельзя запретить людям, особенно,
мальчикам, юношам, бороться между собой тем или иным способом, но надо,
чтобы эта борьба не была кровавой, не направлялась преступниками и не
касалась тех, кто не хочет в ней участвовать.
Для упорядочения, смягчения, сублимации неустранимой природной
агрессивности человека цивилизация придумала много каналов, прежде всего
спортивные и зрелищные игры, различные турниры и состязания. Футбол в
наши дни – серьёзная замена войнам между цивилизованными странами. (Это
и школа ксенофобии, милитаризма, фашизма для многих зрителей на
трибунах, но всё же пусть лучше дерутся болельщики, чем воюют армии).
Демократия, политика, парламент (буквальное значение слова – говорильня)
– тоже способы обуздания драчунов, превращения оружейной и кулачной
борьбы в словесную.
Принципиальная новизна, которую культура внесла в вечную междоусобицу
людей – возможность для соперников не сталкиваться лбами, а бежать
наперегонки по параллельным дорожкам. Демократия, рынок, спорт гуманны
постольку, поскольку заменяют насилие состязанием; они же антигуманны,
если приводят к кровавым столкновениям.
Того, кто уверовал в свой непреклонный патриотизм и жаждет его
продемонстрировать, всегда ждёт множество дел, полезных и приятных.
Позитивным и мирным выходом для группового и местного патриотизма может
быть уход за ландшафтом, художественная самодеятельность, парады и
фестивали, организация выставок, краеведческие исследования, сочинение
гимнов, изобретение и изготовление эмблем, флагов, гербов, форменной
одежды, сувениров, художественная демаркация всех значимых для патриотов
территориальных границ, установка монументов в геодезических центрах
различных областей, украшение домов и автомобилей местной символикой и
многое другое, чем можно извлекать доход и от туризма. Кстати говоря, и
сам туризм может быть трудовым, когда любители походов и путешествий
собираются, например, очищать лес или реставрировать исторический
памятник.
Любовь и знание
Нескромные заявления о своей любви и преданности родине сплошь и
рядом уживаются с её недостаточным знанием, а то и с грубейшим
историко-географическим невежеством. Рациональная основа патриотизма –
понимание уникальности и специфики своей
территориальной, этнической или иной общности. Если ты не знаешь, чем
твоя родина лучше или хуже других стран, чем она от них отличается
качественно, и даже не хочешь этого знать, чтобы не расставаться с
привычными иллюзиями, то грош цена твоему патриотизму.
Соотношение между любовью и знанием может быть прямым и обратным.
Любовь и знание иногда помогают, а иногда мешают друг другу. Это
известно на примере человеческих отношений. Эмоции отчасти заменяют
информацию, необходимую для принятия решения. Без иррационального
внушения (и самовнушения) человек бы постоянно колебался, как Гамлет или
Буриданов осёл. Ибо разум и наука в чистом виде ни к чему не понуждают,
а только описывают возможные варианты. Решение и выбор диктуются верой,
надеждой, любовью.
Подталкивая к необходимому выбору при недостатке информации, эмоции
помогают заменить точное знание мифическими представлениями, но это и
требуется для решения задачи. Так, например, при романтической любви
какая-то одна девушка кажется «лучше всех», хотя разум намекает, что это
может быть и не так. Однако без первоначальной мифологизации не было бы
оснований остановиться на «даме сердца» и блюсти верность ей достаточно
долго.
Любовь к родине сродни этой ситуации; здесь знание тоже часто
заменяется аффективной привязанностью, основанной на иллюзиях и мифах.
Но родину не выбирают; её узнают постепенно, в течение всей жизни, а
иногда и специально изучают. По отношению к объектам сознательного
изучения правомерна и противоположная позиция: люблю, потому что знаю, и
знаю, потому что люблю. Об этом хорошо сказал в своём стихотворении
географ Ю.К. Ефремов.
«Глубь недр пойму, и сроки углублю,
И с гордостью скажу родному краю:
Люблю и знаю, знаю и люблю.
И тем полней люблю, чем глубже знаю».
Для полноценного патриотизма нужна не слепая, а зрячая любовь к своей
земле.
Долг патриота – критиковать родину
Патриотизм чаще всего понимается как безоговорочная любовь к родине
без всякого критического к ней отношения, и уж тем более без порицания,
тогда как мне представляется, что глубинная сущность патриотизма
заключается не столько в любви, сколько в горячем неравнодушии к
своему отечеству. В межличностных отношениях бывает, что сначала
ощущается неравнодушие, и только потом оно принимает одну из
противоположных форм, иногда переходящих одна в другую; например,
отвергнутая любовь часто превращается в ненависть; раскаивавшаяся
ненависть может стать любовью. Патриотизм как чувство амбивалентен, т.е.
допускает противоположные проявления. И не случайно у многих выдающихся
деятелей нашей страны отношения с нею были не простыми. Об этом
свидетельствует длинный ряд изгнанников – от А.И. Герцена до А.А.
Тарковского.
Патриотизм как вид неравнодушия предполагает способность страдать от
явлений общественно-государственного уровня, которые лично тебя и
благополучия твоей семьи как будто не задевают. Ведь мог же А.Д. Сахаров
спокойно продолжать свою смертоносную работу в недрах
военно-промышленного комплекса, как никто из учёных обласканный
правительством, но что-то заставило его порвать со своей средой, обречь
себя на опасность даже физического уничтожения.
Один из самых знаменитых президентов США, Дж. Кеннеди, сказал: «Долг
патриота – критиковать родину». Более того, мне кажется, что настоящий
патриотизм начинается там, где появляется способность критиковать и,
поднявшись над предрассудками, смотреть на отечество как бы со стороны.
«Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать её,
предпочитаю унижать её, только бы не обманывать», писал П.Я. Чаадаев. Но
именно за критику и попытки объективной оценки предавали анафеме,
изгоняли, вынуждали эмигрировать тех, кого мы теперь считаем
патриотами.
Нет родины без деревни
Советский патриотизм был в значительной мере
индустриально-урбанистическим и технократическим, его гордостью стали
большие города, великие стройки, полёты в космос. О разорённой деревне
умалчивали; малые города, деревянные дома, умирающая провинция стыдливо
игнорировались. Положительные стороны советской жизни подавались как
достижения социалистического строя, в то время как недостатки можно было
списывать на природно-географические особенности: в упадке сельского
хозяйства виноват климат, да и реки Сибири текут не туда – главным
образом на север, вместо того, чтобы орошать пустыню и помогать нам
получать из хлопка ещё больше взрывчатки.
Между тем, писатели-почвенники открыли глаза на деревню, пострадавшую
от коллективизации; их патриотизм зиждился на деревенской культуре,
бесцеремонно вытесняемой космополитичным городом. Если любовь выделяет
любимый объект из всех прочих, то любовь к территории основана на географической
специфике. Особенности страны проявляются не столько в городах с
многоэтажными зданиями, лишёнными местного колорита, сколько в сельской
местности, не заслонившей своего природного фона; поэтому без знания,
сохранения, возрождения деревни не может быть настоящего патриотизма.
Без загородной местности и пронизывающего ее природного ландшафта, без
понимания того, какое наследие оставили нам на земле исчезающие
крестьяне, а также помещики с их усадьбами, – не останется питательной
почвы для любви к своей стране, к родному региону.
Что значит «любить по-русски»?
Советский патриотизм не мешал, а скорее помогал людям уничтожать
ландшафт своего отечества: превращать реки в сточные канавы и каскад
грязных водохранилищ, затоплять целые уезды, ликвидировать болота и
поймы, вырубать сверх меры леса, распахивать и превращать в пыль
кормилицу скотоводов, засушливую степь – этими «подвигами» народу было
положено гордиться. Политический режим в 1991 г. вроде бы изменился, но
мания великих строек не исчезла.
Сегодня над Центральной Россией по-прежнему висит как дамоклов меч
проект высокоскоростной железнодорожной магистрали Москва - Петербург,
которую нарочно постараются провести в стороне от существующей железной
дороги, чтобы захватить побольше земли, вырубить и продать под застройку
ценнейшие леса Валдая, возле истоков великих рек, влияющих на
экологическое благополучие не только России, но и многих других стран
(вплоть до Ирана), – всё это вместо того, чтобы реконструировать
имеющуюся Октябрьскую железную дорогу, построить на ней новые,
скоростные пути. Периодически реанимируется давно отвергнутая учёными
идея переброски воды сибирских рек в Среднюю Азию, которая позволит дать
новую работу российским строительным фирмам после Олимпиады и застройки
Новой Москвы.
Во второй половине ХХ века произошёл массовый, хищнический захват
горожанами даровых пригородных земель под огороды, сады, дачи, коттеджи,
виллы, дворцы. Большинство жителей городов стали мини-землевладельцами
задолго до формальной приватизации земли. Богатые и бедные, интеллигенты
и рабочие, чиновники и научные работники – все оказались одинаково
алчными и бесцеремонными по отношению к окружающей среде.
В результате в пригородных зонах (вокруг Москвы – в радиусе до 200
км) деградировали или погибли целые классы природных территориальных
комплексов (биогеоценозов), вырублены и застроены водоохранные леса,
питьевые водохранилища и реки окованы самодельными набережными и
причалами «новых русских», утрачены красивые пейзажи, исчезла
традиционная деревня, а всё товарное сельское хозяйство в Нечерноземье
стало пригородным. И этот грандиозный социально-экономический,
экологический и ментальный переворот, не замеченный учёными и
журналистами, совершался во имя горячей любви к «природе», на лоне
которой горожане желали жить хотя бы летом и в выходные дни, но не
стеснялись замещать и подавлять естественную зелень асфальтом, бетоном,
кирпичом и спускать в чистые водоёмы свои фекалии. В такой экологической
ситуации патриотизм становится половинчатым и парадоксальным: чем больше
любишь землю, на которой родился, тем отвратительнее кажутся люди,
которые её захватили и загадили.
Мне кажется, русскому языку не повезло с понятием «любовь». Зато в
нём не меньше тысячи способов выразить одно простое действие – ударить
человека по лицу: дать по морде, врезать по физиономии и т.д. Я
помножил 20 синонимов со значением «лицо» на 50 синонимов «ударить».
Круглой цифры достаточно, чтобы подтвердить концепцию: сам русский язык
засвидетельствовал, что в несчастной стране было много насилия, но мало
любви.
Для обозначения «чувства самоотверженной, сердечной привязанности»
(например, к родине, к родителям, к своим детям) и «склонности,
пристрастия к чему-либо» (например, к музыке, к искусству) у нас есть
только одно приличное слово. В русском языке даже нет разных
эквивалентов греческих слов «эрос», «агапэ», «филео»,
испано-португальских «amo» и «quero». Одним словом ребёнок любит маму,
папу, кошку и мороженое. А кошка постоянно влюблена: она любит рыбу,
колбасу, молоко. Так что же такое «любовь» вообще? В моём саркастическом
«Словаре российских реалий» написано: «Страстное желание что-либо
присвоить, получить, потребить, удержать». Думаю, что и любовь
самозванных патриотов к своему отечеству подходит под это определение.
Наука против шовинизма
Оплот наступательного национализма и шовинизма – невежество: в
истории, географии, этнографии, антропологии, религиоведении,
топонимике. Шовинизм преодолевается гуманитарным образованием, но не
только потому, что наука вскрывает те или иные факты, воспитывает
плюрализм мнений, демократична по своей сути и т.д. Образование изменяет
интересы и структуру личности, даёт новые поприща для самоутверждения,
позволяет расширять духовный мир, ничего не отнимая у других людей.
Наука – не только систематизированная совокупность знаний и
деятельность интеллектуалов, но и всемирное безнациональное сообщество;
она самим фактом своего существования противостоит мракобесию. В борьбе
с шовинизмом можно опираться на этику учёных, о
которой я писал неоднократно; см., например, ……….
_____________
Опубликованов Интернете: Интеллигент, 11 декабря 2006 http://www.intelligent.ru
Журнал из Интернета изъят.
Прочие предыдущие публикации
География и воспитания патриотизма // География (прил. к газ. «Первое
сентября»), февраль 1994, № 7 – 8, с. 2 – 3, 18 061 экз.
Альтернативы шовинизму // Светский союз: Альманах. Лит. объединение
гуманистов, атеистов, скептиков – ЛОГАС / Биб-ка ж-ла «Здравый смысл». –
М.: Росс. гуманистич. об-во, 2002, с. 109 – 122, 500 экз.
Глава 5 из книги:
Родоман Б.Б.Под открытым
небом: О гуманистичном экологическом воспитании / Биб-ка ж-ла
«Здравый смысл». – М.: Росс. гуманистич. об-во, 2004, 184 с.; 9 л., 500
экз.; с. 43 – 60.
Родоман Б.Б. Под
открытым небом: О гуманистичном экологическом воспитании. Изд.
2-е. – М.: Т-во научных изданий КМК, 2006, 182 [184] с.; 9 л., 1000
экз.; с. 43 – 60.
Б.Родоман
5 апреля 2014 г.
